Искусство видеть будущее. Как конструктивисты продолжают влиять на моду, музыку, соцсети и стрит-арт
В центре конструктивизма «Зотов» идет программная выставка «Русское невероятное», в которой команда институции переосмысляет наследие конструктивизма и предлагает зрителям посмотреть на него в общем контексте российской культуры. Рядом с работами конструктивистов — советские нонконформисты, современные уличные художники и Кузьма Петров-Водкин с Натальей Гончаровой. SETTERS Media, следуя кураторской задумке «Зотова», идет дальше: рассказываем, как опыты конструктивистов влияют на современную моду и поп-культуру, и заодно опрашиваем представителей этой культуры — от Нино Шаматавы из Ushatava до Николая Комягина из Shortparis, который, кстати, создал для выставки саундтрек.
01
Изобразительное искусство
Конструктивисты
Стрит-арт
«Мне были близки художники такие же, как я, непризнанные, непокупаемые, обругиваемые во всех газетах, как Малевич, Татлин, Маяковский, Хлебников и другие. Мы бунтовали против принятых канонов, вкусов, ценностей. Мы работали и возмущали этот буржуазный мир, и из-за этого нас не покупали и не принимали. Мы чувствовали свою силу и ненависть к существующему тогда искусству. И полную правоту нового искусства», — писал в 1916 году в записной книжке один из крестных отцов конструктивизма Александр Родченко.
Мурал на фасаде Белых казарм в Витебске. Казимир Малевич. 1920 г.
Мурал в индустриальном парке в Выксе. Алексей Лука. 2019 г.
Мурал на фасаде Белых казарм в Витебске. Казимир Малевич. 1920 г.
Мурал в индустриальном парке в Выксе. Алексей Лука. 2019 г.
«Нам нужно… не мертвый храм искусства, где томятся мертвые произведения, а живой завод человеческого духа. Нам нужно ржаное искусство, ржаные слова, ржаные дела. Искусство нынешнего дня никуда не годно. Все старые предметы и пейзажи говорят только о сплетнях богачей и буржуа. Жалко, что на такие ненужные вещи художники тратят свой талант. Искусство должно быть сосредоточено не в мертвых храмах-музеях, а повсюду: на улицах, в трамваях, на фабриках, в мастерских и в рабочих квартирах» — это уже 25-летний любимец Родченко Владимир Маяковский в 1918 году на митинге по вопросам искусства. Он к этому моменту успел дать «Пощечину общественному вкусу» в составе футуристов, выпустить «Облако в штанах» и написать «Мистерию-буфф» для Всеволода Мейерхольда, то есть максимально взволновать участников литературного процесса. Именно в статусе «нарушитель общественного спокойствия» он в 1918 году и был вызван Народным комиссариатом просвещения на митинги для художников и учащейся молодежи, проходившие в помещении бывшей Академии художеств.
Тогда же было понятно, что на «словах» Маяковский и люди, вызвавшие его в Академию художеств, останавливаться не будут: новый мир, который построила советская власть, требовал нового искусства — во всех его жанрах и проявлениях. К этому времени заборы и жизнь на них стали одной из любимых тем Михаила Ларионова, а в Витебске Казимир Малевич уже устроил революцию со своими муралами. Дело оставалось за малым: надо было придумать нечто, чтобы об этих экспериментах узнало как можно больше людей.
А. Родченко, В. Маяковский, «Реклам-конструктор»
Partisanpress
Спустя пять лет после того программного митинга, когда конструктивизм уже официально станет новым «большим стилем» юного советского государства, Маяковский объединится с Александром Родченко для создания торговой марки с говорящим названием «Реклам-конструктор: Маяковский — Родченко» и станет официально одним из главных пиарщиков новой эпохи, а заодно автором бессмертного «готов сосать до старых лет» (NB: это великая реклама Резинотреста и сосок, в частности). Вместе с этим новый визуальный язык и идеи, за ним стоящие, окажутся пусть ненадолго, но, как и мечталось, «на улицах, в трамваях и на фабриках».
Художественная утопия, о которой мечтали авангардисты в начале веке, как мы знаем, не состоялась, но обернулась чем-то, возможно, гораздо более полезным, а именно «партизанским» сводом правил, по которому последователи Родченко, Маяковского и ко выживали большую часть ХХ века. С приходом государственной цензуры и после того, как эксперименты конструктивистов были объявлены чуть ли не государственным преступлением, улицы стали для художников единственным пристанищем. Советские нонконформисты устраивали уличные интервенции, потому что путь в государственные музеи им был заказан. Московские концептуалисты, в частности, шли дальше и делали городское пространство активным участником собственных произведений. Современный стрит-арт находится где-то посередине: с одной стороны, часть публики до сих считает его вандализмом, а с другой — интерес к нему растет и подобные проекты часто осуществляются на государственные гранты. Ясно одно: если друг-художник зовет вас на «партизанскую» выставку в кусты за гаражами, а ехать лень или бабуля жалуется на граффити в подъезде — надо понимать, что перед вами, возможно, новый Маяковский.
Иван Симонов
стрит-арт художник
Стрит-арт, собственно, — это визуализация слов Маяковского о том, что искусство должно быть в городе. Это искусство, которое выходит за пределы мастерских, и собственно сам Маяковский и создавал муралы — со временем их значение могло измениться, но это уже отдельный разговор. Не говоря о том, что у нас, разумеется, до сих пор имеется ряд художников, которые имеют очевидные визуальные отсылки к конструктивизму. Это Матвей Кайф, Алексей Лука. Они оба работают в том числе с деревом — это выход в форму, который был в свое время у Родченко. Оба художника применяют простые геометрические формы, наслаивая их друг на друга, создавая сложные визуальные решения. Помимо этого, есть еще плакаты, например, команды «Партизан Пресс», которые печатаются на старом советском станке красным советским наборным шрифтом и интегрируются в городское пространство. Один из главных приемов, благодаря которому связь современного стрит-арта и конструктивизма становится очевидной, — это использование текста как плаката. Стрит-арт — это же активная форма взаимодействия со зрителем. Краткое, содержательное послание: посмотри, обрати внимание.
02
Мода
Конструктивисты
Ushatava
Конструктивисты хотели революций не только в политике, изобразительном искусстве, архитектуре и музыке, но и в быту. Как и все уважающие себя авангардные течения начала ХХ века, они понимали, что-то, как будет выглядеть частная, а не общественная жизнь граждан нового мира, — вопрос, возможно, первой, а не второй важности и именно дома, а не на площади будут формироваться представления о новом мировом порядке. Поэтому в поле их интересов попадала и мода. В этом внимании, казалось бы, к «неважным» сторонам жизни (и действительно, когда революционеров интересовало, во что одеты их соратники?) они наследовали практикам итальянских футуристов, которые за несколько лет до этого даже успели написать манифест о новом подходе к одежде.
Конструктивисты хотели одевать нового советского человека, разумеется, в рабочую одежду. Буржуазный костюм был признан вредным пережитком прошлого — новый мир требовал своей униформы. Как покажет время, поиск этой униформы так и не закончился, а опыты конструктивистов до сих пор актуальны в концептуальной моде.
А. Родченко в костюме собственного дизайна
USHATÁVA
А. Родченко в костюме собственного дизайна
USHATÁVA
Главной модной единицей что в СССР, что в Европе стал комбинезон — именно он позволял сочетать практичность и красоту, в понимании художников, которые презирали любое «украшательство». Середина 1920-х вообще была триумфальным временем для новой советской моды: в Париже на всемирной выставке Art Deco с формулировкой «За национальную самобытность в сочетании с современным модным направлением». Параллельно они помогали Родченко придумывать костюм инженера-конструктора с множеством карманов для инструментов — прозодежду, в которой он потом будет ходить на занятия со студентами во ВХУТЕМАС. Вещи, которые проектировали конструктивисты, были удобными, функциональными и рассчитанными на массовое производство — полная противоположность того, что привыкли видеть до этого (особенно женщины). В Европе примерно тем же занимался модельер и художник Таят (псевдоним Эрнесто Микаэллеса), чьим главным проектом было создание унисекс-комбинезона, который он кроил вообще из одного куска ткани (Рик Оуэнс, один из главных современных модельеров-деконструкторов и человек, который максимально внимательно изучает архивы авангардистов, даже посвятил Таяту платье, которое вполне можно представить и на нем, и на Родченко со Степановой).
Эскизы повседневной одежды в стиле конструктивизма, 1920-е
Таята и Родченко объединяла идея, что вещи и одежда не должны служить маркером социального расслоения общества, а, наоборот, должны это расслоение сглаживать и максимально «помогать» своему носителю и оберегать его. Сказать, что эта идея дожила до наших дней, было бы некоторым преуменьшением. Все современные концептуальные модельеры вроде Миуччи Прады, Рафа Симонса, Мартина Маржелы и Хельмута Ланга так или иначе признавались в любви к советской авангардной эстетике и, что важнее, этике, за которой стояло понимание моды не как соревнования, кто одет красивее, дороже, с большим вкусом, а как диалога — возможности для людей находиться в одном понятийном поле.
Нино Шаматава
соосновательница и креативный директор Ushatava
Для меня идея униформы не просто актуальна — она фундаментальна. Одежда изначально унифицирована: брюки, пиджак, юбка, пальто, бомбер — это не нововведения, а устоявшиеся коды. Вопрос не в том, чтобы изобрести что-то с нуля, а в том, как работать с этими кодами, как манипулировать ими так, чтобы создать новую систему смыслов.
Родченко, Степанова, Маржела, Ланг и многие другие авангардисты, которых я люблю, не стремились к искусственному новаторству. Они брали привычные формы и меняли сам принцип их восприятия. Они работали не с декором, а с конструкцией, с идеей. В Ushatava мы следуем похожему принципу: не изобретаем вещи заново, а создаем систему координат, в которой уже знакомые всем элементы начинают говорить на нашем языке.
03
Фотография
Конструктивисты
Соцсети
Начало ХХ века было периодом великих научных открытий: психоанализ Фрейда, теория относительности Эйнштейна, открытие радиоактивности и рентгена и так далее. Именно благодаря им технический прогресс и индустриализация ворвались в жизнь «обычных» людей, которые тут же массово пересели на машины, самолеты и пароходы. Скорость и эффективность царили повсеместно, и именно их надлежало «воспевать» художникам нового поколения. Фотография, до начала ХХ века (плюс-минус) находившаяся в статусе игрушки для богатых, тоже была просто обязана перепридумать себя, тем более что это был самый «скоростной» (как и сейчас) жанр получения символического изображения. Сказать, что задуманное получилось, — это не сказать ничего.
Лиля Брик в мастерской Родченко, 1924
Работа Полины Рукавичкиной
Лиля Брик в мастерской Родченко, 1924
Работа Полины Рукавичкиной
Опыты конструктивистов в фотографии, о которых написаны и еще будут писаться сотни томов, исследователи иногда предпочитают держать в строго формалистских рамках: Родченко и компания придумали несколько революционных ракурсов, повсеместно ввели технику фотомонтажа, обожали диагональную композицию и тому подобное. Сделано это, впрочем, было не просто из любви к прекрасному (а в некотором смысле даже в споре с подобной установкой). За формальными поисками конструктивистов в фотографии лежало, как и во всей их деятельности, желание принципиально поменять отношение публики и к медиуму, и к тому, что этот медиум считает предметом своего изучения. Про парадные портреты и прочие развлечения старых времен было решено забыть, молодые фотографы должны были, по словам Родченко, снимать «жизнь молодой советской республики, текущую, строящуюся повсюду, рядом: показывать ее под самыми различными ракурсами». То есть, во-первых, воспевать повседневность, воспринимать ее как интересный и важный объект для изучения, а во-вторых — не бояться изменять ее с помощью художественных приемов, самим рисовать поверх реальности желаемый образ.
А. Родченко, «Пожарная лестница», 1925
Фильтр Toaster
А. Родченко, «Пожарная лестница», 1925
Фильтр Toaster
А теперь перенесемся в начало ХХI века, в один задний двор обычного дома в Калифорнии, где, лежа в гамаке, создатель Instagram* Кевин Систром придумал, как сделать профессионального фотографа из любого человека, и создал первый фильтр для приложения, который получил название X-Pro II (дальше будет Hefe — в честь пива, которое он пил, лежа в этом гамаке, и Toaster — в честь собаки друга, крутившейся рядом). Таким образом идея конструктивистов была доведена до логического завершения, но вместе с этим апофеоза достигла и проблематичность их подхода. Пропагандистский потенциал фотографии, который пустили на производственные рельсы советские авангардисты (их формальные победы, к слову, быстро ушли в коммерческую и модную фотографию), в новом веке получил новое поле для применения. Теперь «изображать» жизнь такой, какой вздумается автору, мог уже любой пользователь интернета. Как на психологию людей влияет «успешный успех», который транслирует почти любой аккаунт в соцсетях, уже написано не меньше, чем про Родченко, однако факт остается фактом. Каждый раз, когда вам хочется чуть подправить горизонт в фотографии из отпуска или улучшить цвет лица на кадре с вечеринки, помните, что где-то с небес на вас укоризненно смотрит Родченко и мечтает, чтобы все фильтры мира использовались с гораздо более амбициозными планами.
Полина Рукавичикна
фотограф
Наследие Родченко и конструктивистов в фотографии ассоциируется прежде всего со смелыми для своего времени ракурсами «сверху вниз» и «снизу вверх», с активным использованием диагоналей в композиции и распространением фотомонтажа. В последнем каждый элемент несет определенный смысл, что повлияло на репортажную съемку: она часто стремится к максимально плотной композиции и вытесняет из кадра нежелательные детали прошлого.
В то же время нарочито формальный язык легко превращается в инструмент пропаганды, о чем свидетельствуют работы Родченко 1930-х годов. С одной стороны, подход конструктивистов научил нас смотреть на привычные объекты с неожиданных углов и создавать выразительные изображения из ничего, с другой — снова обнажил манипулятивность медиума: чрезмерно формальный подход часто лишь подчеркивает неспособность фотографии быть достоверным свидетелем.
04
Музыка
Конструктивисты
Shortparis
В 1920-е, спустя десять лет после того, как Владимир Маяковский вопрошал, может ли кто-то сыграть ноктюрн на водосточных трубах, композитор Арсений Авраамов, известный в Москве 1920-х под псевдонимом Реварсавр («революционер Арсений Авраамов»), задуманное Маяковским выполнил — и сыграл легендарную «Симфонию гудков», которая была собрана из звуков города: заводских гудков, рева самолетов и машин. К его изысканиям тогда присоединилось целое созвездие молодых композиторов-авангардистов: Леонид Половинкин, Александр Мосолов и Гавриил Попов — все они мечтали, что когда-нибудь инструментальный звук будет заменен производственным шумом. Здесь они опять же наследовали итальянским футуристам и пересекались с ними, в частности с автором программного манифеста новой музыки композитором Луиджи Руссоло, который в 1913 году опубликовал «Искусство шумов». Из него, как и из опытов Дариуса Мийо, пустившего в музыку сноповязалки, и Франсиса Пуленка (он, как и Авраамов, любил записывать взлетающие самолеты), потом выйдет индастриал, шумовая и электронная музыка.
Арсений Авраамов, «Симфония гудков»
Shortparis
Арсений Авраамов, «Симфония гудков»
Shortparis
В центре «музыкального конструктивизма», во многом следовавшего футуристам, были и принципиально новые установки. Во-первых, идея о том, что красота (читай — музыка) — это результат не «вдохновения», а «конструкции», интеллектуального напряжения, отсюда и любовь к четким музыкальным формам. Во-вторых — приверженность к остинато (техника музыкальной композиции, в рамках которой осуществляется многократное повторение мелодической фразы или ритмической фигуры). Таким образом композиторы пытались повторить или срифмовать свои произведения с визуальными проявлениями конструктивизма. То есть буквально — озвучить кубы, машины, perpetuum mobile.
Луиджи Руссоло
Joy Division
Эксперименты авангардистов проникли и в сочинения менее экстравагантных композиторов: отзвуки тех самых шумов есть и в сочинениях Шостаковича того времени, и у Прокофьева, который вообще сочинил для Дягилева балет с говорящим названием «Стальной скок». С приходом к власти Сталина в Советском Союзе эти эксперименты, впрочем, тут же были аттестованы как антисоветская деятельность — и движение, только зародившись, было фактически уничтожено. Возродилось в полной мере оно через 50 лет и на другом конце света, когда на борьбу с поп-культурой, как когда-то с «классической», вышло новое поколение «рассерженных молодых людей» и со сцены понеслось: «Love will tear us apart again».
Николай Комягин
музыкант
Когда сочиняешь музыку к фильму, то наводишь дуло своего внимания на киноизображение; когда к спектаклю, то тебя самого держит на прицеле текст пьесы. И не учитывать это сложно. При работе над музыкой к выставке приходилось мыслить объемным пространством, кубометрами. Я все недоумевал раннее, зачем в моей жизни были все эти пыточные уроки геометрии, но вот, кажется, пригодились. Интуитивно понятно, что чем больше неожиданных граней и сфер восприятия захватывает выставочный процесс, тем ярче он бьет по восприятию зрителей. Мешайте все со всем: привлекайте к сотрудничеству музыкантов, танцоров, кондукторов троллейбусов или вебкам-моделей — и вам воздастся за труд зернышком раскопанный истины.
* Принадлежит корпорации Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России.
.webp)
