8 марта в издательстве «Папье-маше» выходит дебютная книга журналиста и пионера российского подкастинга Гриши Пророкова (Wonderzine, The Village, Meduza (издание признано иностранным агентом), «Кинопоиск» и Esquire) «Ничто, кроме сердца». Автобиографический роман посвящен первому лету эмиграции в Тбилиси, аромантичности (рассказчик влюбляется по переписке в человека, живущего в Москве, но вскоре начинает задаваться вопросами: что такое любовь? что значит влюбиться?), христианству и дружбе. О радикальности любовного письма после февраля 2022 года, клейме «новой маскулинности» и клише автофикшена с Пророковым поговорила литературная обозревательница Дарья Митякина.
Я работал с текстами всю жизнь. Моя работа так или иначе всегда заключалась в том, чтобы писать тексты, сценарии и статьи. В прошлом году так вышло, что я прочитал больше книг, чем в сумме за пять лет до этого. Я тогда переехал в Тбилиси и начал ходить в книжный магазин «Итака». Стал покупать много современной прозы, и что-то во мне начало накапливаться.
Есть такой еврейско-австрийский писатель Йозеф Рот, который в начале XX века писал эссеистику про Берлин. И у него есть эссе, где он описывает, как ходит в берлинские пивные. Как-то раз мы с друзьями пошли по тбилисским барам, и мне захотелось повторить за Ротом и описать этот день. Этот текст в итоге стал главой в книге. Я тогда подумал: мне понравилось, продолжу-ка я описывать свою жизнь. И поставил себе рамку — рамки вообще часто полезны для творчества, — что буду писать все лето.
Я тогда прочитал какое-то количество автофикциональных текстов вроде трилогии Оксаны Васякиной и «Современной природы» Дерека Джармена. Плюс мне очень нравилось, как Оливия Лэнг перемешивает личное с нон-фикшеном. Ведешь текст про себя, а потом вдруг неожиданно делаешь главу про Энди Уорхола — это у Лэнг, — меня поразило, что так можно.
Теперь многие друзья и родственники пытаются обсуждать со мной автофикшен, как будто я в нем разбираюсь. Это не так, но я пытаюсь. Я думаю, что, возможно, идея автофикшена возникла с появлением блогов. Люди стали про себя говорить в интернете — это логичная эволюция. Я пришел к выводу, что автофикциональные тексты объединяет не то, как текст устроен, а скорее то, что это тексты на темы и от лица людей, которые в литературе часто игнорируются, — про травму, женский опыт, квир-опыт, тексты через деколониальную и постколониальную оптику. А какие там внутри художественные особенности — не принципиально для жанра, мне кажется.
Еще у автофикшена есть общие места. Например, часто всплывает детство. Тбилиси напомнил мне мое детство на Тайване, и я стал писать об этом. А потом выяснилось, что это уже суперизбитая вещь. Я слушал подкаст «Кроме шуток» со Светой Лукьяновой, и ведущие там такие, ну, надоело уже про детство читать, невозможно. Еще интересно про этику. Я показывал текст всем людям, которые называются в книге. Спрашивал, можно использовать их имя или поменять, — они могли согласиться или нет. Если человек отказывался, придумывал другое имя.
{{slider-gallery}}
Когда я переехал из Москвы в Тбилиси в 2022 году, у меня было в голове, что это опыт и момент, который стоит запечатлеть и изложить. Может показаться, что это не то, о чем стоит сейчас рассуждать и говорить, и что как будто стоит сконцентрировать внимание на другом. Но мне кажется, в этом и есть ценность автофикшена.
Любая жизнь, любой опыт достоин того, чтобы его описывать. Заняв эту позицию, понимаешь, что про все стоит говорить.
В опыте эмиграции есть трагедия, но это и способ установить связь с людьми. Общий опыт связывает. Тбилиси — не совсем мировая столица типа Парижа или Лондона, где очень-очень-очень много мигрантов из самых разных стран, но здесь все равно это есть. Если ты внимательно ходишь по городу и внимательно смотришь по сторонам, то это то, что бросается в глаза: здесь полно людей из других стран (не только из России), которые приехали в этот город и пытаются тут жить какую-то свою жизнь, — и вас с ними что-то объединяет.
Я идентифицирую себя как христианина и знаю, что в христианской традиции много написано о любви в разных формах. Какие-то из этих текстов я цитирую в книге — «Исповедь» Августина, например, но их в тысячу раз больше. Интересно, кстати, что вопрос романтической любви христианство не очень волнует.
Моя книга — про поиски разных форм любви, про то, можем ли мы отойти от идеи романтической любви. Обратиться к христианской оптике в этом ключе казалось естественным. Квир-оптика на христианство — довольно распространенная штука, может быть, не очень известная на русском языке, но со своей богатой традицией. Квир-теология существует. Все христианские тексты можно с такой точки зрения интерпретировать, это абсолютно легитимно.
Я — 34-летний мужик, который долго был в гетеросексуальных отношениях и жил свою обычную жизнь. И тут я прихожу такой: я тут, кстати, вам квир-роман написал. Это шаткая позиция. Поэтому я заранее готовлюсь к тому, что кто-то будет предъявлять мне вопросы.
Текстов об асексуальности еще очень мало. Если взять почти любой автофикшен, то мы увидим, что сексуальность и секс занимают там большое место. Это важная тема для женского и феминистского письма. Почему-то мне кажется, что, когда настоящие аромантики и асексуалы прочитают мою книгу, они скажут, что это фигня какая-то. С момента написания книги мое понимание некоторых вопросов изменилось, и это тоже нормально. В конечном итоге нет никаких стандартов и квир-корифеев, которые будут выдавать тебе диплом. Вообще, главное свойство квирности — это сомневаться во всем и задавать вопросы.
Есть такой ленинградский писатель Леонид Аронзон, он довольно рано умер. И есть изданные письма к нему его жены Маргариты Пуришинской, «Письма Риты». Они там совсем юные, мне кажется, в 18−19 лет начинают их писать, а на фоне оттепель, начало 1960-х. Для меня эта книга — важный опыт соприкосновения с ушедшим бытом. Понимаешь, что люди из прошлого переживали те же понятные вещи, что и мы. Это же мне хотелось отразить в книге.
Я не хочу звучать наивно, но я считаю, что, когда происходят самые немыслимые вещи, важно держаться за то, что делает нас людьми. Я много думал о том, что мои предки проходили через ужасные вещи в Советском Союзе. Но когда читаешь их письма и смотришь искусство, которое они сделали, понимаешь, что у них в жизни точно было место для красоты и дружбы.
Поэтому у меня не было барьеров или мыслей о том, что сейчас не время говорить о любви. Всегда время.
Я не могу об этом не думать. После того как книжка вышла, я решил продолжить писать. И я стал присоединяться ко всяким комьюнити — например, сходил на воркшоп моей подруги, писательницы Арины Бойко. Из десяти человек на нем я был единственным с местоимениями «он/его». В автофикшене есть очень правильный гендерный дисбаланс. Но, с другой стороны, это не то, о чем я активно думал, пока писал. Я не решал: это книжка, чтобы мужики поняли, как не быть мудаками. Я хотел скорее писать с универсальных позиций, находить что-то общее в человеческом опыте.
Мне важно разграничивать то, чем я зарабатываю деньги, и то, что я делаю для себя. Подкасты — это все-таки про развлечение и перформанс. В них люди надевают на себя блогерскую персону со своей интонацией. Чтобы заниматься подкастами, нужно быть прикольным, хотя у всех, конечно, разное понимание этого. У меня в подкастах довольно deadpan-стиль.
Я много всего делал в жизни, даже музыку записывал, но эта книга — самое драгоценное и уязвимое. И то, что нашлись люди, которые решили это издать, очень круто. Не сравнится с тем, когда люди слушают твой подкаст, это что-то более глубокое. Ну и подкастами я зарабатываю, а книжками не заработаешь, и в этом тоже есть какая-то правда: все самые интересные вещи в жизни не приносят денег.
Бета-ридеры — это супер-супер-суперважно. Было огромное количество людей, которым я посылал текст: твиттер-друзья и просто друзья, которые любят читать. То, что меня мотивировали и говорили: «Да, это круто, рилейтебл, продолжай», позволило мне довести книгу до конца.
Когда я закончил писать, то пошел к друзьям, которые разбираются в литературе. У меня есть подруга Саша Сорокина, она преподает в Creative Writing School, и подружка Лиза Каменская из журнала «Незнание». Я показал им текст, и они сказали: «Отправляй в издательство, пожалуйста». Вышло опубликовать с третьей попытки в издательстве «Папье-маше». Я был очень рад, потому что там такие крутые книжки уже вышли.
Есть такая штука, синдром второго альбома. Когда первый альбом становится успешным, второй дается сложнее. Почему так происходит? Когда делаешь первые произведения, работаешь над ними дольше, чем делаешь их. Туда перерабатывается весь накопленный опыт. Второй текст, конечно, гораздо сложнее писать, но после этой книги я не смог остановиться. Но я решил подойти к письму основательнее. Первую книжку я просто взял и написал. И как я теперь понимаю, это не очень нормально. Вообще-то, это труд, на который нужно много времени потратить. Во мне точно раскрылась штука, которую уже сложно заткнуть.
-min.jpg)
Полина Садовникова и Мария Бессмертная воспользовались этим поводом, чтобы пересмотреть свои любимые вампирские саги в строго рабочее время. Пройдите его и узнайте, какой вы вампир.
.jpg)
