2023 год запомнился богатым списком героев, продолжающих свое дело, несмотря на все «но». Одни из таких — создатели artist-run-пространств, где кураторами, менеджерами, PR-специалистами, а также билетерами, экскурсоводами и смотрителями становятся сами художники. Казалось бы, у институций есть стабильное финансирование, гранты и именитые кураторы, но чаще даже почтенные арт-деятели выбирают независимые пространства в гаражах, чем сам «Гараж». Почему так происходит и зачем все это нужно, спрашиваем у основателей новых точек на культурной карте страны — artist-run-площадок.‍

Феномен artist-run space, конечно, не новинка: один из первых датируется аж 1855 годом. Тогда художник-провокатор Гюстав Курбе открыл самодельный «Павильон реализма» в ответ на отказ жюри Всемирной выставки в Париже выставлять три его картины. Всемирные выставки в те годы только зарождались, но по масштабу уже все равно вполне напоминали Олимпийские игры. В рамках своей альтернативной программы Курбе показал по нынешним временам абсолютно безобидные «Похороны в Орнане», тогда вызвавшие настоящий скандал. Критик Этьен-Жан Делеклюз писал о них: «Никогда культ безобразного не был выражен с такой откровенностью, как в этот раз в Курбе». (Надо сказать, что все бесновались просто из-за того, что Курбе посмел изобразить на картине крестьян.) Павильон он открыл, кстати, не где-нибудь в подвале, а, как полагается панкам, прямо у входа на официальную выставку — на авеню Монтень. При этом сам Гюстав едва ли окупил свои расходы на аренду и строительство отдельного здания. Альтернативные высказывания, впрочем, тяжело окупаются до сих пор.

В СССР — спасибо государственной цензуре — накопился богатый опыт подпольных активностей: добрую половину своего существования арт-сообщество проводило в секретных квартирах, подвалах и «салонах». Квартира семьи художника Оскара Рабина в бараке близ станции Лианозово, например, уже легендарный artist-run space. Именно здесь художники нонконформисты знакомились с западными коллекционерами, а сообщество наконец налаживало связи. Правда, в большинстве своем деятельность подобных самоорганизаций в СССР проходила без участия кураторов. Дело было не в отсутствии возможностей, а в другом целеполагании: такие подпольные «салоны» были в первую очередь попыткой отвоевать хоть какую-то территорию свободы в жестких условиях цензуры. Выставка Леонида Сокова в его мастерской в 1976 году, где сам художник выступил куратором, — первый случай в истории советского «неофициального искусства», когда смотр собирался не по принципу «все везде и сразу».

Важнейшим адресом в истории artist-run space была и однокомнатная квартира художника Никиты Алексеева, где в начале 1980-х проводили выставки важнейшие из нонконформистов: и Юрий Альберт, и Константин Звездочетов, и Георгий Кизевальтер. Галерею назвали APTART, тогда же возник и термин «квартирное искусство». По всем законам жанра APTART просуществовала всего четыре с половиной месяца, затем в ее жизнь вмешались «искусствоведы в погонах». Сначала провели обыск, прихватив несколько объектов искусства в свою коллекцию, а потом случился и допрос всех причастных к самоорганизации деятелей. «…С APTARTом мы полезли в „общественную“ область. Если бы мы сидели по мастерским, как Кабаков или Булатов, то, может, ничего бы и не было», — вспоминал Никита Алексеев в 2004 году. Историк искусства и куратор архива музея «Гараж» Саша Обухова в своей лекции об истории самоорганизаций в России объясняла, что у создания artist-run space есть две причины: «Как правило, самоорганизации складываются в условиях абсолютной недостаточности институциональных платформ в контексте современного искусства. Там, где нет ничего, возникают самоорганизации. И зачастую они становятся институциями в конечном итоге. И только в очень развитых художественных средах самоорганизации возникают как часть институциональной критики. Это самоорганизации, которые ни при каких обстоятельствах не собираются становиться институциями, а противопоставляют себя институциональному диктату». Собираются или нет — узнали у самих самоорганизаций.

MASLA LISSE – Слава Нестеров и Сергей Гуськов, Москва

Год назад завершила свое существование самоорганизация «ИП Виноградов», частью которой я являлся, где мы с художниками работали и организовывали выставки. Художники разъехались, площадка закрылась, и встал вопрос о мастерской. В то же время я переехал в район Шаболовской. Недалеко от дома я стал искать пространство под мастерскую и нашел такое на улице Городской, 8 — в здании бывшего «Мосэнергостроя». На тот момент там уже обосновалась галерея «К320», я и решил стать их соседом. Сделал небольшой ремонт и понял, что работать над созданием своих произведений не выходит. Время очень зыбкое, и ничего в руку не идет, а главное, я не понимал, зачем мне что-либо делать. Тогда мне захотелось показывать других художников, реализовывать свои художественные замыслы через кураторство, примерить на себя роль серого кардинала. Я рассказал идею о пространстве своему другу — критику и куратору Сергею Гуськову и пригласил его делать площадку совместно. Он согласился, придумал такое вот чудное название «Масла лисе», которое мы стали записывать на псевдофранцузский лад Masla Lisse. Такое волшебное место получилось. 

А как вы пришли к идее первой выставки в собственном пространстве?

У нас всегда в заметках находятся какие-то наброски идей к работам и выставкам. Они могут храниться по несколько лет, а потом находить свое воплощение. Вот одна из таких заметок превратилась в первую выставку, и во вторую, и в третью, и в пятую. Мы с Сергеем сразу договорились, что у нас будет сделан акцент на групповых выставках. Часть художников подбирается через open call, других мы сами зовем. В основном мы подбираем от двух до пяти художников к отдельному проекту.

Почему художники сейчас выбирают альтернативные площадки? 

Наша площадка ориентирована на художественный и кураторский эксперимент. У нас нет иерархии, все делается очень быстро, отсутствует бюрократия, мы гибкие. Институции — это такие тяжеловесные аппараты с большим количеством бюрократических веток, внутренней и внешней цензурой, своими устоями. Это не поле для художественного эксперимента. Эксперимент — это риск. Большие институции никогда не идут на риск. У галерей больше гибкости, но их главная цель — продажа, поэтому они тоже не занимаются экспериментами. А мы себе можем это позволить.

Как вы относитесь к коммерческому искусству?

Да нормально относимся. Любое искусство может быть коммерческим, это дело вкуса. У покупателя в России вкус, к сожалению, ограничивается цветными картинками «холст, масло», с каким-то приколом, или абстракцией, или, о боже мой, каким-то «игривым» текстом. Вот чтобы разбираться в гастрономии, вам нужно развивать вкусовые сосочки. Хорошее вино или кофе вы отличите от плохого. Вот и в искусстве, как в гастрономии, надо больше смотреть разного, сравнивать, надо развивать свой вкус.

Каким требованиям должен отвечать художник, чтобы выставиться у вас?

Главное, наверное, индивидуальность и качество. Он должен делать качественно. Возраст, опыт не особо имеют значение. Но вот эта индивидуальность рождается из почерка мысли. Даже симбиоза между мыслью и чувством. Что-то вроде интуиции.

Искусство — ваш единственный способ заработка?

Я преподаю в ВШЭ кураторство. Сергей Гуськов пишет критические и теоретические тексты о современном искусстве, работает над своей книгой. Но по большому счету да, вся наша деятельность связана с искусством.

Насколько тяжело создать и поддерживать жизнь самоорганизации?

Мы стараемся под каждую выставку или определенную задачу перестраивать интерьер. Делать даже не выставку, а создавать ситуацию, в которую попадает зритель. Это достаточно сложные и затратные работы. Иногда с продакшеном нам помогает фонд «СФЕРА». Они как раз занимаются поддержкой художников, кураторов и самоорганизаций. Еще нас поддерживает галерея Syntax, с которой я сотрудничаю как художник. Хотелось бы, конечно, выйти из-под крыла на самоокупаемость и доход.

Что для вас успешная выставка и успешный художник?

Безусловно, это отклик. Иной раз видишь, как меняется лицо человека, который ощутил, что называется, инсайт. С выставки человек должен уйти под впечатлением и незаметно для себя думать и рассуждать о ней, проигрывать в голове. Это как ты вышел из «Пятерочки», а голос «Пятерочки» вышел с тобой. 

Успешный художник — это тот, кто может реализовать любую свою идею. Если на это выделяют ресурсы, значит художнику доверяют. Если у художника есть на это собственные ресурсы и он сам уже помогает другим, это уже история.

Каким вы видите будущее своей площадки?

Я желаю, чтобы она переехала в помещение побольше и когда-нибудь стала полноценным культурным центром. Помимо выставок, были бы образовательные программы, библиотека, мастерские с оборудованием, работа с детьми. Искусство — это не только шампанское на открытиях и светские разговоры, искусство — это гораздо больше. 

{{slider-gallery}}

PLAGUE SPACE – Зухра Салахова и Артур Голяков, Казань

Plague Office — это artist-run space, который находится на Гладилова, 51, на территории льнокомбината в Казани. Достаточно удачное место в красивом историческом районе в 15 минутах езды от центра города.

Так как у коллектива уже было выставочное пространство Plague Space — белый куб, Plague office должен был отличаться концептуально, как минимум для выставочной вариативности. Это более панковое экспериментальное пространство.

Какая была первая выставка?

ЗС: На тот момент мы готовились к большой групповой выставке Terminal B в центре современного искусства «Смена», которую курировал Plague. На выставке участвовали 23 художника и 2 коллектива, результат был эпичный. Это был идеальный момент для того, чтобы параллельно открыть офис.

Первая выставка Plague EXPO Show была новым стейтментом коллектива и первым проектом в серии исследований отношений политики, дизайна и искусства. Художники имитировали продукты дизайна. В самой экспозиции мы организовали обстановку, в которой зритель чувствовал себя некомфортно — как в условиях тоталитарной эстетики. В другой мастерской проходила камерная сольная выставка Дарьи Скрипаль, входящая в кураторский проект Table Артура Голякова. Можно сказать, что выставочная повестка в городе была захвачена.

Каким требованиям должен отвечать художник, чтобы выставиться у вас?

АГ: У нас нет требований. В основном мы сами предлагаем художникам поработать с нами. Я бы сказал, что есть вектор, в котором движемся мы, и те художники, которых мы зовем. Можно назвать основные теги: исследование и создание сетей; коммуникация в интернете; общие групповые проекты, создаваемые дистанционно большим количеством участников; документация выставок и возникающие в связи с этим вопросы; границы цифрового и физического.

Также у нас есть рабочий подход, который мы называем Print and Craft. Это связано с дистанционной работой над выставками: большая часть интересных нам художников живут в других странах — и в таких случаях художники присылают нам инструкции и файлы для печати, из которых мы собираем объекты или выставку.

Какие проекты вас вдохновляют?

АГ: В моем списке десятки мест, но не все попадут под описание artist-run space. Назову те, которые сразу приходят в голову.

В первую очередь я всегда вспоминаю художника и куратора Филипа Хинга, создавшего Catbox Contemporary — это выставочное пространство в кошачьем домике в квартире в Нью-Йорке, основанное в 2017 году, в котором регулярно проходят выставки. Еще он несколько лет делал спейс darkZone в подвале дома родителей в Нью-Джерси. В Нью-Йорке было классное место Princess — узкое пространство между двух домов. Отличный пример бюджетного подхода — Bad Water: выставочное пространство в деревянном сарае в Ноксвилле, штат Теннесси. Из закрывшихся было еще потрясающее место Kunstscene.xyz в Копенгагене, представляющее собой две стены и бетонный пол на окраине города. Еще более бюджетная идея — в Sinkhole Project Джо Спейера, художника из Балтимора, создающего выставки на заборах. Something Must Break — номадический кураторский проект без постоянной физической локации.

Насколько тяжело создать и поддерживать жизнь самоорганизации?

АГ: Как будто это становится все тяжелее, но мы не унываем. Plague все еще продолжает расти. В декабре исполнится год Plague Office в Казани, три года — Plague Space в Краснодаре, а наш основной кураторский и арт-проект отметит свое пятилетие. Это три основных вида деятельности, которые требуют регулярной работы. Примерно раз в год мы добавляем еще что-то глобальное, например G.O.D. — онлайн-проект с вовлечением большого числа artist-run- и off-site-инициатив из разных стран. 

Как вы представляете будущее своей площадки?

АГ: Долгосрочное планирование не про наши дни. Мы просто продолжаем работать в изменяющихся обстоятельствах.

{{slider-gallery}}

DAIPYAT – Миша Гудвин и Ян Посадский, Воронеж

В Воронеже вообще богатая история, связанная с самоорганизациями. А как начался ваш проект?

ЯП: Изначально мы задумывали пространство под наши собственные мастерские. Есть потрясающий дом 1957 года, который выкупили два бизнесмена и стали сдавать квартиры в аренду. Они все были полуразрушенные, мы сняли одну из таких и сделали ремонт. Уже по ходу мы решили открыть собственные мастерские с размахом — вернисажем, диджей-сетом, групповой выставкой и барбекю. Но это все переросло в эксперимент, который нам очень понравился, и мы решили его продолжать. Получилось столкновение с галерейным делом на ощупь. Произошел культурный центр на дому.

МГ: Да, случилось так, что общественный интерес превысил личный. Потребность в поддержке художников стала преобладать над желанием иметь персональное пространство. Мы как раз переняли эстафету у Воронежского ЦСИ, у нас была насмотренность благодаря старшим товарищам.

Ведь у вас не только начинающие художники выставляются. Почему они выбирают вас?

ЯП: Поначалу у нас выставлялись наши друзья, но впоследствии молва стала расходиться. Сначала мы сделали пару проектов, а потом спрос возник сам и мы уже обрабатывали полученные заявки. Многие художники хотят сделать совсем какие-то экспериментальные вещи, и тогда им на помощь приходят artist-run-пространства, где нет коммерчески ориентированного искусства. Ты можешь сделать инсталляцию из мусора, и ее все равно оценят, это в формате пространства. Еще мы стараемся минимально вмешиваться в работу во время разработки проекта, чтобы художник имел полную свободу.

МГ: У нас нет цели продать искусство. Плюс у нас все продумано в плане стилевых и дизайн-решений. Даже в Москве достаточное количество галерей в плане дизайна пространства, выставочного освещения и так далее выглядят, простите, колхозно. Красивых современных галерей все еще мало. Как и возможностей.

А если цель не продажа искусства, то что?

ЯП: С самого начала этот проект проявил нас как независимых кураторов. Это нам дало опыт и знания, которые принесли нам коммерческие проекты в институциях. Имидж и репутацию.

‍МГ: У нас есть личные художественные проекты, которые приносят нам деньги. Из-за этого сохраняется автономность. Мы хотим спонсировать развитие молодого, более прогрессивного искусства, развить культурную среду в Воронеже. Не хочется, чтобы к нам приходили только друзья и друзья друзей художников. Надо повышать городскую вовлеченность.

‍ЯП: А еще artist-run space разрушает эффект элитарности современного искусства. У нас были и свопы, и кинопоказы, тату-маркеты и концерты. За счет этого приходит другая аудитория, которая не является потребителем современного искусства. А еще у нас вернисажи без алкоголя!

А какое будущее ждет артист-ран спейсы по вашему мнению?

МГ: Есть аналогия с Советским Союзом, где маленькие площадки были последней надеждой искусства. Сейчас у нас есть маленькие галереи, куда цензура еще не добралась. За счет небольших пространств и будет поддерживаться жизнь большого современного искусства в России до оттепели, если она настанет.

ЯП: Пока есть VPN, есть будущее. На самом деле даже запрет соцсетей — большой удар по современному искусству. Иностранные художники в VK не сидят, мы общаемся с мировым сообществом не через сайты, а только с помощью Instagram*. Российскому художнику теперь тяжело построить международную карьеру. 

{{slider-gallery}}

SPAS SETUN – Виталий Безпалов, Москва

Изначально пространство находилось у меня в мастерской на бывшем советском заводе «Энергоремонт» на Авиамоторной. До этого я работал в разных мастерских, дома. Но когда появилось отдельное помещение, идея делать там выставки возникла сразу. 

К тому моменту был уже большой опыт создания выставочных проектов в рамках проекта TZVETNIK, где мы, помимо онлайн-блога, курировали реальные выставки в России и Европе.

Спустя год работы в стесненных условиях десятиметровой мастерской мы переехали в отдельное помещение в старом центре Москвы на Бауманской, где располагается только галерея.

Как вы думаете, почему художники сейчас могут выбирать альтернативные площадки? 

Россия — аномалия в этом плане. Например, у нас в одной из последних выставок участвовал Анатолий Осмоловский — мэтр альтернативных высказываний. Представить, чтобы кто-то уровня Осмоловского выставился в таком крохотном месте, как наше пространство, где-нибудь в Вене или Нью-Йорке, — это нонсенс.

Тем не менее крупные major-галереи и институции могут быть скованы множеством факторов: от невозможности показать что-либо по политическим соображениям до коммерческих приколов.

Но ведь коммерческий фактор никуда не пропадает в контексте независимых пространств. Наоборот, со стороны кажется, что он там только острее чувствуется.

Разумеется. Но если крупные институции зависимы от своих патронов, спонсоров или государственных денег, то независимые пространства не менее зависимы от собственных сбережений и накоплений. Кто-то платит из своего кармана, кто-то зависим от сторонней зарплаты или грантов, но так или иначе коммерческий фактор исключить нельзя. 

Каким требованиям должен отвечать художник, чтобы выставиться у вас?

Требований как таковых нет, мы открыты и всегда рассматриваем все присланные портфолио. Однако у нас есть свой вкус. Бывало, что мы делали персональные выставки просто из-за одного присланного письма или пары сообщений в Instagram*. Все это так или иначе делается от любви к искусству.

А какие проекты в вашей сфере вас вдохновляют?

Это вкусовщина, но главное то, что все это продолжает происходить, развиваться и подобных проектов становится все больше. Хотя за пределами России это не новая история. В том же Берлине или Нью-Йорке подобных проектов сотни, если не тысячи. Москва и Россия, к сожалению, пока не могут похвастаться таким количеством. 

Насколько тяжело сейчас создать и поддерживать жизнь независимого выставочного пространства? 

Конечно, это непросто. Часто бывает, что продаж нет совсем и приходится тратить личные средства. Все всегда упирается в ресурсы и финансовые возможности — в этом главная трудность, влекущая за собой и моральные сложности, когда опускаются руки, происходит выгорание. Но всегда есть коллеги, поддержка комьюнити, так и удается выруливать из кризисных ситуаций.

Что для вас успешная выставка и успешный художник?

Всегда нужно смотреть на долгой дистанции. В короткую даже мегакрутая выставка или проект может забыться довольно быстро. В искусстве огромная текучка. В силу многих причин люди бросают, уходят из профессии, не справляются. Можно мерить все деньгами, однако не всегда самый богатый художник или полностью распроданная выставка самые лучшие. Мы все люди. Бывают разные эпизоды и периоды в творчестве, точные и удачные проекты или полный провал. Вот почему говорить о категориях успешности не совсем, на мой взгляд, корректно.

Как вы представляете себе будущее альтернативных площадок в России?

Я думаю, что их будет появляться все больше и больше. При большом желании artist-run-пространство можно открыть где угодно: от родительского гаража или дачи до коробки из-под обуви. Рецептов и правил нет, и это главный плюс создания чего-то самостоятельного.

{{slider-gallery}}

^{* Принадлежит корпорации Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России.}