Вечером 22 марта в подмосковном Crocus City Hall произошел теракт — один из самых страшных в современной истории России. Несколько мужчин (как минимум трое, точное число преступников пока устанавливается) ворвались в здание концертного зала и открыли огонь по людям, позже раздались взрывы и начался пожар. Согласно предварительному списку пострадавших, опубликованному МЧС, в результате нападения погибли 143 человека. 24 марта было объявлено днем национального траура. Все эти дни наши коллеги, журналисты из медиа о культуре, образовании, бизнесе и моде, также освещали эти трагические события. Редакции The Blueprint, «Правил жизни», Buro, «Мела», «Т—Ж» и других изданий информировали и поддерживали читателей, которые традиционно приходят к ним за совершенно другой информацией. Мы поговорили с представителями этих медиа о том, как строится их редакционная политика в дни подобных событий и почему современные (а на самом деле не только) lifestyle-издания не могут не писать о таких катастрофах. 

До: история про то, как «глянец» остался без политики 

«В гламуре нет заплаканных глаз, хлюпающего носа, уныния, отчаяния, наплевательства, ответственности, тревоги за родственников; наконец, нет смерти — в лучшем случае “неумирающая легенда”», — писала в 1998 году Татьяна Толстая в газете «Русский телеграф» в серии очерков, посвященных новой тогда для России «культуре глянца и гламура». В тот год в стране наконец стал выходить Vogue — самый влиятельный журнал о моде и культуре, издававшийся в Америке с 1892 года, для которого за это время писали среди прочих Жан-Поль Сартр, Иосиф Бродский и, например, Джоан Дидион. И писали они, как можно предположить, не о «легкости бытия», в одержимости которой в публицистическом запале упрекала «глянец» Толстая, а о вполне «серьезных вещах»: о политике, политике в искусстве, об истории борьбы за гражданские права, о феминизме — список можно продолжить. Даже люди, которые Vogue не читают, вспомнят великую обложку 1945 года, посвященную окончанию Второй мировой: голубое мирное небо авторства Джеймса де Холден-Стоуна, тогдашнего арт-директора журнала, — это изображение уже часть международного поп-культурного кода. Другие, может быть, вспомнят, в том числе благодаря недавнему фильму с Кейт Уинслет «Ли», что британский Vogue в свое время публиковал фотографии ученицы Ман Рэя, Ли Миллер, из концентрационных лагерей. А один из первых в истории «женских журналов» Ladies’ Home Journal, основанный в 1883 году, и вовсе регулярно писал о постановлениях конгресса, борьбе женщин за права на рабочем месте, истории аболиционизма. В «мужской секции» тоже не без побед: Мухаммед Али в образе святого Себастьяна на обложке американского Esquire или портрет Алексея Навального* в русской версии, например. 

{{slider-gallery}}

Несмотря на это, в общественном сознании, по крайней мере в России, поначалу сложился вполне определенный образ тогда глянцевого, а сейчас lifestyle-издания — того, на страницах или сайтах и в соцсетях которого говорят исключительно о «прекрасном», или того, в котором насаждаются малосочетаемые с реальной жизнью стандарты внешности и поведения (претензия отчасти верная, но является предметом другого долгого разговора). Как следствие, до сих пор в соцсетях подобных изданий можно встретить комментарии из серии «Почему вы пишете об этом, вы ведь издание, посвященное культуре, моде (и далее по списку)?». Их, впрочем, становится все меньше. Гораздо чаще аудитория, наоборот, спрашивает у редакций, почему они не говорят (в достаточном количестве, например) об общественно важных событиях.

А в такие дни, как сейчас, становится понятно, что редакционная политика в виде торжества эскапизма, о котором как раз писала Толстая, — план не реалистичный ни для кого, учитывая, в каком состоянии находится и мир, и индустрия, над которой дамокловым мечом висят алгоритмы соцсетей и короткий формат. И современным редакциям надо находить ответ на этот профессиональный и человеческий вызов — и быть полезными своему читателю. 

Во время: пауза в развлекательном контенте и поддерживающие материалы 

«Мне кажется, главное — просто оставаться человеком», — говорит основатель и редакционный директор The Blueprint Александр Перепелкин, отвечая на мой вопрос о том, как редакция искала тон для освещения событий в Crocus City Hall. «Как мы искали тон? Да никак. Мы просто были людьми и пытались понять, чем можем быть полезны. Мы не можем дать оценку работе спецслужб, мы не можем вести репортаж с места событий, у нас нет таких сотрудников и такой специализации. Но мы можем обзвонить музеи и театры, спросить, как они — работают, не работают, — и дать эту полезную информацию (это угол The Blueprint, который пишет о культуре). Собрать информацию по всем бесплатным психологическим группам поддержки, информацию, где можно сдать кровь для пострадавших. Когда появились новости о теракте, мы созвонились с редакцией и приняли решение, что весь развлекательный контент надо на ближайшее время убрать».

О том же говорит главный редактор «Т—Ж» Кристина Фролова: «На первое место мы ставим пользу, а не освещение событий. Пишем, опираясь на проверенные источники, рассказываем факты, а не слухи, чтобы не плодить мнения, теории и обвинения. Мы не “паразитируем” на инфоповоде — решили, что в разборе расскажем только главное о случившемся и будем обновлять материал, чтобы уберечь читателей от вала травмирующих уведомлений. Также отдельно подсветили меры поддержки пострадавшим. Комментарии могут стать триггером для роста тревоги и других отрицательных эмоций, особенно в первые дни после трагических/кризисных событий, поэтому мы решили их скрыть».

Выпускающий редактор Buro 24/7 Екатерина Краюхина тоже отметила, что редакция отдельно думает о том, как не навредить своему читателю: «Мы дали новость о случившемся, поделились полезными контактами, но на выходные взяли паузу и не делились новостями — ни развлекательными, ни о дальнейшем развитии событий этой трагедии. У каждого медиа есть ToV, и мы своему не изменили. Наш читатель отличается от читателя Mash, скажем. Поэтому и эмоциональности, потока леденящих кровь фото и видео от нас не ждали. На мой взгляд, нашу тактику можно назвать тактикой бережного отношения к читателю, потому что думскроллинг ни к чему хорошему не приводит. И мы его в лентах подписчиков пусть и ненамного, но сократили».

«Мой ребенок, например, в ту пятницу, когда я пришла домой, уже успел посмотреть все видео с расстрелами людей. И, в общем, сидел и плакал. И мне пришлось с ним об этом говорить ASAP и без инструкции», — рассказывает издатель медиа про образование и детей «Мел» Надежда Папудогло. После у них на сайте вышли материалы с педагогами — как раз о том, как разговаривать с детьми о случившемся. «“Мел”позиционируется как медиа про образование и воспитание детей. В более широком смысле мы считаем, что мы должны освещать любые события, так или иначе затрагивающие огромную категорию людей, которых мы формально укладываем в родителей и их детей. То есть освещаем любое крупное событие, влияющее на общественную жизнь. Точно так же, например, мы объясняли, почему мы освещали марш Пригожина. Но мы очень хорошо понимаем, что переизбыток информации — это то, чем мы не должны нарушать и без того сложное положение нашего читателя в море новостных сообщений. Тем не менее наша аудитория адаптирована и в определенном смысле ждет от нас освещения этих событий. И ждет того, что мы называем поддерживающими материалами».

После: деликатность и дистанция 

«Мы не выкладывали самую “жесть”, видео, где видна гибель людей. Есть читатели, которых такое зрелище может травмировать. Поэтому не стали. Но вообще, знать точно, что может травмировать каждого читателя, конечно, невозможно. У каждого человека свои границы, и предвидеть все ни один редактор не в состоянии. Понятно, когда речь идет о терактах с жертвами, нужно быть максимально деликатными. Мы писали в следующие дни после теракта о семьях, которые потеряли на том концерте близких. Конечно, сама мысль о том, чтобы оказаться в таком положении, почти невыносима. Но журналисты в рабочее время в первую очередь должны вести себя как профессионалы и информировать, остальное — уже нюансы формата каждого конкретного издания», — говорит Геннадий Устиян, главред «Mocквич Mаg». 

Разговор о форматах изданий и вообще о нюансах работы в такие дни может казаться кощунственным, однако он необходим — и для читателей в том числе. «Например, сообщение о том, что принцесса Уэльская Кэтрин проходит лечение от рака, практически совпало с новостями о теракте. Мы опубликовали их подряд, но нам успели в комментариях написать, что, мол, некорректно», — говорит Александр Перепелкин. Тут стоит сказать, что перед нами классическая ситуация искажения восприятия информации в эпоху соцсетей и алгоритмов: пост о принцессе Уэльской отображается в ленте раньше, чем сообщение о теракте, и человек, не заходя на сайт, сразу считает, что более важная информация игнорируется. В понедельник The Blueprint вышел со своим стандартным форматом «Событие в фотографиях».

Для того чтобы осмыслить произошедшее и понять, как о нем писать, требуется больше времени, и фотоматериал в некоторых ситуациях оказывается наиболее уместным. Впрочем, иногда и такой подход может стать для кого-то болезненным, особенно если это художественная, а не документальная фотография. Из последних случаев можно вспомнить реакцию на съемку Эмми Америки для русского Vogue. Фотоисторию по мотивам протестных акций в Москве она делала после того, как ее саму задержали во время съемок. 5 февраля 2021 года, спустя две недели после того, как в стране прошли акции в поддержку Алексея Навального*, фотографа и ее съемочную группу, которая в этот момент работала над ее личным художественным проектом (кадр предполагался такой: на снегу написано слово «свобода», а вокруг выстроились люди в форме), забрали в ОВД и оформили по административным статьям за организацию и участие в митингах. В апреле того же года она сняла для Vogue новую историю, которая вызвала неоднозначную реакцию. Фотограф и продюсер Саша Мадемуазель тогда, например, писала: «Фотографии красивой девушки в новой коллекции Saint Laurent в автозаке и люди с реальными сроками по „болотному делу“ — это очень большие разницы!» Сейчас к разговору о том, может ли fashion-съемка эстетизировать насилие (да, может, но не всегда), Саша добавляет: «Тот же Стивен Майзел снимал для итальянского Vogue истории о насилии по отношению к женщинам, о насилии во время условных митингов. Но это две большие разницы — когда съемка выходит в стране, где это происходит каждый день, и в стране, где этого каждый день не происходит». 

{{slider-gallery}}

И если споры по поводу этическо-эстетической составляющей работы lifestyle-изданий со «сложными темами» можно вести до потери пульса, то консенсус в этической, кажется, достигнут — по крайней мере на данном отрезке. Отсутствие «паразитирования» на сенсационности, бережное отношение к читателю, понимание собственной аудитории и, главное, желание быть полезными.

«Есть ощущение, что наше общество, научившись на старых ошибках, выработало нормы реагирования, — говорит Александр Перепелкин. — Таксисты моментально отменили плату за поездки, банки начали отменять кредиты, все поехали сдавать кровь. То есть из предыдущего плачевного опыта сделаны выводы. Было действительно видно, что люди пытаются помочь. Мы тоже часть этих людей».

^{* Включен Росфинмониторингом в список лиц, причастных к экстремизму и терроризму.}