25 октября открывается международная ярмарка современного искусства Cosmoscow, в рамках которой проходит публичная программа, в этом году посвященная сюрреализму. О том, почему художественное движение, которому в этом году исполнилось 100 лет, идеально подходит для описания текущего положения дел, с куратором программы Дарьей Пыркиной по просьбе SETTERS Media поговорила галеристка Дарья Кузнецова.

{{slider-gallery}}

‍
Дарья Кузнецова: Первый вопрос, собственно, такой: кто они — новые сюрреалисты, или неосюрреалисты, как их называют?

Дарья Пыркина: В первую очередь это художники, которые наследуют принципам работы сюрреалистов. А принцип работы сюрреалиста связан с иррациональностью прежде всего. То есть это художники, которые активизируют пласты человеческого опыта, которые никак не связаны с рациональным мышлением, с чем-то постижимым, однозначно интерпретируемым, которые не связаны с идеей упорядоченности.

Возьмем, я не знаю, геометрическую абстракцию. Вот это такой манифест упорядоченности мира, стремления его рационализировать, осмыслить, обозреть и так далее. Мышление сюрреалистов принципиально другое. Оно исходит из того, что мало того, что мир не очень структурен, — он управляется очень многими импульсами, не всегда имеющими рациональное объяснение, что максимально соответствует текущей обстановке.

Посмотрите, насколько выросли продажи эзотерической литературы. Есть ощущение, что нас немножко оторвало от рациональных основ и куда-то уносит: происходят события, которые, в общем-то, 10−15 лет назад были совершенно немыслимыми. И в такой ситуации оторванности и трансформации совершенно естественно, наверное, обратиться к слоям нерационального опыта, к слоям бессознательного, к слоям глубоко эмоционального опыта. Поэтому все более актуальной становится работа с мифическим сознанием, ритуалом.‍‍‍

‍‍Кузнецова: При этом если говорить о современных художниках, наследующих сюрреалистам, то они в основном оставляют после себя ощущение полного заимствования. Самое популярное из того, что я вижу, — это всякие антропоморфные удивительные твари и места, где они обитают, бесконечные отсылки с Магритту, Дали, обращенные в основном в живопись и графику. При этом ярких объектов я вспомнить навскидку не могу, хотя у сюрреалистов было много скульптурной формы.

Пыркина: Мне кажется, что такое объемно-пространственное мышление проявляет себя даже не столько в создании объектов — оно проявляет себя в дизайне. И в нашей программе как раз будет секция, в которой мы обсудим это изменение среды. Потому что опять же такой вот чистый, такой пуристский минимализм превращается в совершенно очевидную какую-то более объемную, более населенную, более избыточную среду.

‍‍‍{{slider-gallery}}

Кузнецова: Да, эта тема избыточности, чрезмерности, барочности, может быть, очень важна. Такое сочетание несочетаемого. Вот оттуда, может, ноги растут. А вообще есть среди современных сюрреалистов какое-то единство?

Пыркина: Сейчас, конечно, нет никакого стилевого единства. Надо понимать, что никто из современных художников не артикулирует свои принципы в бесконечных журналах и газетах, которые выпускали Дали и компания. Надо понимать, что сюрреалисты жили в эпоху авангарда, когда пафос обновления, пафос изобретения чего-то нового был очень силен. Именно поэтому писались манифесты, вырабатывались новые практики, техники, подходы и прочее. Сейчас, уже лет 50 как, этот пафос радикального обновления в искусстве абсолютно снят, потому что уже обновилось просто все, что можно. Но тем не менее искусство как род человеческой деятельности, как способ высказывания никуда не делось. И действительно, мы можем говорить о том, что сейчас происходит массовое цитирование сюрреалистов. И, может быть, в половине случаев эти параллели совершенно не осознаются художникам. Но тем не менее наследуется какой-то способ взгляда на мир, я бы сказала. Некая картина мира, некие основы мироустройства — они оказываются схожи, что дает нам основание замечать эти переклички между сегодняшним искусством и искусством столетней давности.

{{slider-gallery}}

‍Кузнецова: Можно ли сказать, что сюрреализм был ответом на политические события? Вообще, художественное произведение как реакция на социально-политические события больше характерно для дадаизма. А вот современный сюрреализм, складывается ощущение, как раз таки тяготеет к какой-то «позиции», пусть и эскапистской. Это все равно такой сознательный уход от современной политической турбулентности.

Пыркина:

Действительно, дадаизм стал такой реакцией на чудовищные потрясения, которые тогда переживал мир. Потрясения, которые до того момента вообще кто-либо не мог помыслить. И поэтому, естественно, появляются эти практики — дада, абсурдизма и, в общем-то, действительно эскапизма. Сюрреализм им во многом наследует. В том, что, по крайней мере, касается работы с абсурдом. Мне кажется, что сюрреализм во многом впитал в себя время между двумя мировыми войнами.

И сейчас я вижу то же самое. Это, конечно, не напрямую политически ангажированное искусство. Это не прямое действие. Это не прямое общественное высказывание со стороны художников. Это не художественный активизм. Но это именно что такая трансляция и фиксация этого ощущения, в котором мы все живем. Когда ты во времена исторической турбулентности начинаешь осмысливать и интерпретировать мир иррациональным образом.

‍‍Кузнецова: А почему, кстати, у сюрреализма была такая короткая история?

Пыркина: Угасли практически все художественные течения эпохи авангарда. Сюрреализм еще довольно долго продержался. На самом деле он начал немножко захлебываться еще до войны. А знаменитая Парижская выставка сюрреалистов 1938 года во многом стала подведением итогов. Но я думаю, что ни одному большому художнику не свойственно очень надолго замыкаться в каких-то узких стилевых рамках. Художники следующего поколения, те, кто вышел на сцену в послевоенное время, тоже очень много работали с темой рациональности, но они делали это иначе. Хотя надо сказать, что практика автоматического письма очень сильна в живописи действия, например. Поэтому мы вряд ли можем говорить о завершении проекта сюрреализма — скорее о некой эволюции творчества этих художников.

‍‍{{slider-gallery}}

Кузнецова: А нужны вообще сегодня все эти обновленные течения, новый фигуративизм, новый наив и так далее? Почему мы вообще все время обновляем и ничего не изобретаем, не объединяемся в группы по интересам, в какие-нибудь, так сказать, банды художников, которые потом занимаются общими практиками? Вот почему сейчас так? Потому, что нет больше художественного авангарда, грубо говоря, или потому, что мир сейчас слишком большой и не до этого?

Пыркина: Я бы сказала, что сейчас художники как раз очень часто объединяются в коллективы. Вот эта работа бок о бок по-прежнему очень важна или снова очень важна. Мы на Cosmoscow в рамках лектория как раз будем говорить о разных коллективных практиках в сегодняшнем искусстве и в искусстве столетней давности. Почему не возникает каких-то сверхновых, сверхрадикальных течений? Потому что нам постмодерн уже все сказал на эту тему, ничего не поменялось, по-моему. Было ощущение, скажем так, уже к концу 1990-х, что все — постмодернизм закончился. Хотя сегодня мы по-прежнему видим в нашей действительности его признаки — фрагментарность и цитатность мышления. И компилятивность, конечно, присуща современному искусству. Мне кажется, что сейчас не то время, когда есть запрос на какие-то радикально новые практики. Радикальная смена художественной формации и художественного мышления была свойственна последний раз эпохе авангарда, если говорить серьезно. Это была эпоха радикальных перемен во всем: в политическом строе, много где. Это была эпоха войн и революций. Сейчас все-таки, к счастью, не настолько революционно заряженная ситуация, чтобы провоцировать художников на какие-то радикальные действия в отношении своего языка, способа, художественного выражения и всего остального.

‍‍{{slider-gallery}}

‍Кузнецова: Мне казалось, что сейчас возможно какое-то возвращение к концептуализму. Но количество плохих фигуративных живописных работ вокруг разбивает эти надежды. Я, возможно, вредный человек и мне ничего не нравится, но скажу. Большинство того, что связано с фигуративной живописью и в особенности с так называемой наивной живописью, новой сюрреалистической, очень напоминает обычный китч. И я думаю: отчего так? Почему с точки зрения мастерства и техники все настолько плохо. Может, потому, что люди не получают академическое, профильное образование? Из тех же сюрреалистов многие были мастерскими рисовальщиками.

Пыркина: Я бы сказала, что образование, конечно, нужно всегда — оно просто дает свободу способов выражения. Мне кажется, сейчас этому уже не придают того значения, которое придавали раньше. И эта иллюзия легкости в занятии искусством, конечно, играет с нами не в очень хорошую игру. Но это не значит, что все искусство должно быть непременно хорошим и все непременно должно войти в историю искусства. Так не бывает.