В регулярной рубрике SETTERS Media, посвященной тому, что наши герои возьмут с собой из прошлого в будущее, — выбор руководителя театрального фестиваля «Толстой», который каждый год проходит в Ясной Поляне, Екатерины Толстой. Прапраправнучка автора «Войны и мира» и «Анны Карениной» рассказывает, почему воспоминания Ильи Толстого, сына Льва Николаевича, способны моментально перенести ее в детство и почему семейные связи — это то, из чего и состоит наше будущее.

Илья Львович — один из старших детей Льва Николаевича. Они были счастливыми детьми, так как росли еще в семейной идиллии, потом все немного осложнилось духовными исканиями Льва Николаевича. Благодаря этому его воспоминания напитаны настоящей любовью к Ясной Поляне, к семье, братьям, сестрам. И, читая их, можно почувствовать, что это такое — детство в Ясной Поляне, каково это было, когда все только начиналось и Лев Николаевич еще не был великим писателем.

Я попала в Ясную Поляну в 1994 году, когда мне было меньше семи лет. Тогда моего отца назначили директором музея, к нему обратились, потому что хотели спасти музей: начались всякие земельные вопросы, пытались откусить участки на застройку коттеджных поселков и так далее. Мой отец был журналистом и написал огромную статью по этому поводу. А потом стал директором музея — и возглавлял его почти 18 лет. Мы с сестрой приезжали в Тульскую область каждое лето на три месяца и зимой: на Рождество и новогодние каникулы.

Детство в Ясной Поляне для меня ассоциируется с конюшней — я все свое свободное время проводила там. На восстановление усадебной жизни, в том числе возобновление конюшни, было приложено много усилий. Папа в юные годы был наездником и нашел людей, которые разводили лошадей. Потом было куплено несколько лошадей, они потихоньку размножались, пополнялась конюшня, и мы с сестрой проводили там все свое время.

Запах конюшни — это запах сена, соли, которую лижут лошади, запах яблок, которые хрустят. В Ясной Поляне очень много яблок, и мы всегда ходили их собирать и кормили ими лошадей. И вот эта смесь звука и запаха, то, как фырчит лошадь, хрумкая яблоко в летнюю жару, — этим пахнет мое детство.

Я помню: мы идем с папой на работу, поднимаемся по прешпекту. Владимир Ильич идет к себе в кабинет, который был тогда в доме Волконского, а я бегу в дом Льва Николаевича, потому что у меня были очень особые отношения с главным хранителем дома Татьяной Васильевной Комаровой. Она мне рассказывала все секретики: что где хранится. А там действительно все хранится на своих местах. Открываете какой-то ящик или шкаф, а там все на месте, как хранила Софья Андреевна. И вот это ощущение детства, те же запахи, звуки — все осталось прежним. В кабинете Льва Николаевича скрипит пол. Мой дедушка рассказывал, как он еще мальчиком приехал с отцом в Ясную Поляну после иммиграции и, когда они вошли в кабинет и наступили на скрипящую половицу, он, вспомнив свое детство, сказал: «Так она все еще скрипит» — и перешагнул ее. Всегда все в доме знали, что нужна тишина, когда Лев Николаевич работает. И вот мой прадедушка вспомнил, на какую половицу нельзя наступать, чтоб не шуметь.

Именно в книжке Ильи Львовича передается тот самый настоящий семейный дух. Например, есть история про то, как Софья Андреевна со старшими детьми поехала в Тулу в магазин, где Илья Львович увидел невероятно красивую фарфоровую чашечку, но ему ее не купили. И, если я не путаю, на именины он открывает подарок — и видит эту самую желанную фарфоровую чашечку. Радостно бежит рассказывать, что ему мама подарила. И тут же спотыкается о порог, и чашечка разбивается на кусочки. Он, естественно, ревет и говорит, что это архитектор виноват: зачем он здесь сделал порог? Отец его это услыхал и рассмеялся. И Лев Николаевич каждый раз подтрунивал над ним, когда что-то подобное происходило: «Ага, архитектор виноват». Последний раз я осознанно перечитывала эту книгу перед тем, как начала заниматься фестивалем: мне было очень важно как-то погрузиться в эти эмоции и чтобы их можно было передать всем участникам фестиваля, потому что она действительно настраивает на какую-то доброту и нежность.

На второй год моего руководства фестивалем «Толстой» мы придумали устраивать резиденции, и вот приехала режиссер и говорит: «Я все решила, я буду ставить спектакль про смерть». Я ей очень деликатно посоветовала почитать книжечку Ильи Львовича. И через пару дней она сказала: «Я, конечно, про смерть больше не могу ставить». Это была Алина Насибуллина и «Мастерская Брусникина», которые поставили в 2022 году спектакль «Муравейное братство».

И внутри спектакля как раз много записей из воспоминаний Ильи Львовича. И самое главное, что там еще очень много сюжетов, игр, вдохновленных именно этой книжкой. Алина погуляла по полям, по лесам, поняла, что здесь про другое — здесь про свободу, про жизнь, про любовь, игру, детство. И у нее полностью изменился подход к спектаклю — получился жизнерадостный, глубокий, но невероятно легкий спектакль.

Мне кажется, сейчас этого не хватает — такого истинного, искреннего отношения к друг другу и к семье. То, что они этим дорожили и дорожат и мы стараемся дорожить сейчас, — это и есть та основа, которая дана мне частично из этой книги. Можно даже не всю ее читать — даже погружаясь в какие-то небольшие отрывки, ты начинаешь окунаться вот в эту невероятную жизнь.

Вот у нас как — до ковида каждые два года проходили толстовские съезды. У нас очень много родственников по всему миру: Франция, Италия, Америка, Уругвай, Бразилия, Чехия. Например, у Льва Львовича было 11 детей — это шведская линия Толстых. А если я лечу в Нью-Йорк, я обязательно встречусь с Таней, с Соней и моей семьей там. Если в Сан-Франциско, то с другими. Если в Париж, то с другими. И это не потому, что, ой, мне надо отметиться. Ты попадаешь, например, в дом в Нью-Джерси под Нью-Йорком, а это просто абсолютно толстовский дом, как будто это находится у нас под Москвой. И это же мы не сговаривались, но все абсолютно похоже. Цвета стен, любовь к старой мебели. Притом что это сложно сделать в Америке, там другой принцип немножко. А вот попадаешь к тете Маше на дачу в Нью-Джерси — и все складывается сразу, даже не нужно слов. И дальше не говоришь про что-то другое, говоришь про семью, про любовь, про ее детей, про ее новых внуков. А это и есть будущее.