Юрий Сапрыкин — о фестивалях как способе выхода из состояния типично русской безысходной тоски

В этом году «Выкса-фестиваль», который за последние  тринадцать лет превратил небольшой город в Нижегородской области, построенный вокруг металлургического завода, в один из центров современной культуры в стране, проходит 12-14 июля. Общая концепция фестиваля, которая меняется каждый год, в этот раз звучит так —  «Вы откуда и куда?». Ее автор — журналист Юрий Сапрыкин, который в этом году выступает в роли главного редактора фестиваля. Среди участников —  Слава КПСС, Владимир Абих, Александр Горчилин, Петр Айду, Юрий Квятковский и Борис Павлович. О том, что значит «главный редактор фестиваля», какую функцию выполняет «Выкса», а также о том, почему Слава КПСС напоминает Летова с Юрием по просьбе SETTERS Media поговорила Екатерина Дементьева. 

{{slider-gallery}}

Екатерина Дементьева: Юра, этим летом вы главный редактор фестиваля в Выксе. Что это значит — «фестиваль как медиа»? 

‍Юрий Сапрыкин: Фестиваль как медиа — это значит, что он рассказывает некий набор историй. Он рассказывает Выксе про Выксу. В частности, уже много лет он рассказывает, что это не просто промышленный город, а живое место, в котором есть место актуальному искусству и связанным с ним ярким впечатлениям. Как у любого медиа, у этого есть своя аудитория. Наверное, в Выксе есть люди, которые к фестивалю более-менее равнодушны, а есть те, для кого фестиваль — одно из главных приключений в году. Поскольку фестиваль существует почти 15 лет, этой вовлеченной публики становится больше. Есть люди, для которых фестиваль — символ веры в собственный город. И эта вера появилась с течением времени, что лишний раз говорит нам о плодотворности долгосрочных институций. Не временных и не случайно в этот город залетевших. 

Да, ты живешь в городе, который далеко от Москвы, далеко от Лондона, далеко от Барселоны, и даже до Нижнего Новгорода ехать изрядно, но ты не чувствуешь себя здесь оторванным от мира. Если у тебя есть интерес к искусству, к новым, неожиданным, удивительным вещам, то эти вещи вполне можно завести у себя дома. Этот выход из состояния типично русской безысходной тоски, по-моему, и есть главный результат фестиваля.

Дементьева: Ну почему сразу типично русской — немало книжек и фильмов в мире посвящены жизни в индустриальных городах, взять хотя бы «Билли Эллиотт». Раз уж мы про города, я родом из нефтяной Республики Башкортостан. Вы из города Новомосковска, славного химической промышленностью. Но мы с вами лет пятнадцать назад познакомились в городе Москва.

Сапрыкин: Мы с вами познакомились в городе Петербурге на концерте Питера Кристоферсона. Я прекрасно это помню.

Дементьева: В общем, наша встреча случилась не в Новомосковске. При этом в наших родных городах все очень неплохо. Есть рабочие места, развитая инфраструктура, хорошая еда.  Но часто в таких городах все, что выходит за пределы индустриальных и потребительских успехов, не считается значимым. 

{{slider-gallery}}

Сапрыкин: Я не знаю про ваш город, но про Новомосковск что-то понимаю. В смысле бытовых удобств и благоустройства он заметно продвинулся с 90-го года, когда я перестал быть его постоянным жителем. Там появились деревянные лавочки, качели на главной площади, фонтан, который бьет из свежеуложенной плитки, и все такое. Огромный бетонный стилобат, на который должны были водрузить памятник Ленина, но не успели, потому что случился 91-й год — на нем сейчас тоже деревянный амфитеатр, как во дворе «Стрелки». Всё классно.

Но город, где я вырос, состоял не только из этого. Конец 1980-х — это когда в городе были 4 кинотеатра, в которых показывали вообще всё, что можно показать. Я помню, как смотрел в кинотеатре «Дружба» «Дни затмения» Сокурова, вот такими глазами. Там были театр профессиональный и театр студенческий. Там были два больших зала, где все время проходили концерты, от симфонических до «Аквариума» или, не знаю, группы «Альянс». И вообще – вокруг полно каких-то модных ребят, у каждого своя группа, все чего-то рисуют или пытаются рисовать, все ездят в Москву на премьеру «Ассы» и т.д. Это такое время, когда вообще по всей стране происходит настоящий культурный взрыв, наверное, подогретый столичными медиа, но идущий снизу. И потом курс гайдаровских реформ это всё убивает на корню. 

Дементьева: Вы что, перестали быть ельцинистом?

Сапрыкин: Я никогда им не был! Я скорее горбачевец, это большая разница. Я много чем обязан 1990-м годам, но это был конец недолгого и очень яркого культурного расцвета. Для меня классический пример – это книжка Кушнира «Сто магнитоальбомов русского рока», когда ты читаешь последние главы про 88-89-й год, там невероятные супер авангардные группы из Магадана, Северодвинска, Ижевска, бог знает откуда еще, и все это мгновенно умирает в начале 90-х. В тех моих кинотеатрах, где показывали Сокурова, сейчас в одном церковь, в другом торговый центр, в 3-м ЗАГС, в 4-м «Пятерочка».Тоже важные учреждения, но… Этот интерес к новой культуре, наверное, не все поголовно разделяли, но для кого-то это было прям важно. И это всё ушло. Люди сидят дома и смотрят телевизор. Произошла та самая атомизация, о которой нам часто говорят социологи, она сопровождается заметным повышением благосостояния, появлением служб доставки и агрегаторов такси, вообще, на уровне бытовых удобств всё становится лучше и краше. Но есть один момент. И вот в Выксе этот процесс как будто пытаются, и не без успеха, перезапустить заново.  Но дело не только в новой культуре, фестиваль и все прочее — это только часть происходящего там. Я про Выксу разговаривал с разными урбанистами и, экономистами, работающими там и наблюдающими это со стороны, и они рассказывают следующую вещь. Есть так называемые моногорода, которые выстроены фактически вокруг одного предприятия. И вот мы видим сейчас, как в некоторых городах это предприятие постепенно превращается в такую высокотехнологичную штуку, где доля тяжелого физического труда постоянно уменьшается, а доля труда автоматизированного  увеличивается. И это влечет за собой социальные изменения — ну то есть, предприятию нужны более квалифицированные люди, надо их учить, или если они в городе есть — надо придумать, как сделать так, чтобы им не хотелось уехать.

{{slider-gallery}}

Дементьева: То есть это как у нас, работников интернета, плюс минус про эффективность процессов.

Сапрыкин: Да. Я очень боюсь сказать что-то такое, над чем потом жители Выксы будут ехидно смеяться, но тенденция примерно такова. Это не культура сама по себе меняет среду, это промышленность меняется и вслед за этим меняет среду. И в смысле зарплат, и в смысле медицинского обслуживания, и в смысле жилья, и в смысле культурной ситуации, потому что помимо фестиваля, там много чего делается – строится, например,  «Шухов парк» (социокультурный проект Объединенной металлургической компании, который разработали бюро музейного проектирования Pitch и архитектурная «Студия 44» — Прим.ред.), центр промышленного прогресса и парк под открытым небом, в том числе для людей, которые специально поедут в Выксу на него смотреть. И это уже не просто, как часто бывает, «фестивализация» города — дескать, вы тут живите как живете, но раз в год мы для вас устроим праздник со столичными гастролерам, а вы нам за это потом 360 дней должны быть благодарны. Нет, ничего подобного. Это не всегда видимая для посторонних работа по очеловечиванию среды.

Идея в том, чтобы набор базовых условий — зарплата + медицина + жилье + сервисы — был таким, чтобы тебе неинтересно было отсюда уезжать, или даже напротив, было бы интересно переехать из другого промышленного города. И конкурентное преимущество — не только в размере зарплаты, но еще и в его человеческом масштабе, в том, что можно после работы посидеть у воды или пойти половить рыбку, и никто не мешает жить такой спокойной жизнью. Но! Этот ритм должен иногда взрываться. Откуда появились карнавалы и вообще праздники? Ты живешь, живешь, работаешь, работаешь, а потом наступает день, когда можно выплеснуть усталость или даже уйти в отрыв. По-моему, Выкса-фестиваль надо воспринимать именно так — как регулярную праздничную часть больших и постепенных изменений в городе.

{{slider-gallery}}

Дементьева: Давайте попробуем объяснить программу фестиваля этого года в духе канала «Рабы Малевича». Наверняка же у вас там найдется и сайт-спесифик, и партисипаторный театр, и реэнектмент. Какие в этом году у фестиваля  главные хайлайты? Кстати,  как сказать по-выксунски «хайлайты»?

Сапрыкин: Вспышки! Партисипаторный театр – это спектакль «Это тебе», который поставил Никита Славич, он был придуман когда-то для  «ГЭС-2». Это спектакль, в котором зрителям передают некие послания, они должны как-то их расшифровать, принять свои решения, и в зависимости от этого у зрителей появляется внутри спектакля своя траектория. То есть они уже не зрители, а в некотором роде участники — хотя определять степень своего участия они могут сами. Наверное, еще одна партисипаторность – то, что делает Юрий Квятковский. Стендап с 10 выксунскими жителями, которые  вызвались рассказать истории о своей жизни, и режиссер докручивает их выступления до состояния более-менее профессионального стендапа. 

Реэнэктмент — это спектакль «Призраки опер», которые делают Петр Айду с ансамблем «Персимфанс» и режиссер Елизавета Мороз. Это такое спиритическое представление, где оживают призраки старинного усадебного театра, который существовал когда-то в Выксе.

Еще из словаря современных практик — встреча автора главной русской книги про метамодернизм Настасьи Хрущевой с одним  из главных героев этой книги Славой КПСС.

Дементьева: Вы к Славе КПСС вообще как относитесь? 

Сапрыкин: Я в этом смысле жуткий слоупок, я впервые увидел артиста на том знаменитом баттле, и хотя изначально я скорее был в лагере Оксимирона, но выход Славы КПСС произвел довольно сильное впечатление. В нем была такая несимулированная священная ярость. Потом я, признаюсь, не то чтобы очень пристально следил за артистом, но это понятно — очень много альбомов под разными псевдонимами, много отсылок к разным мемологическим реалиям, какой-то свой метаязык, непонятный для нас, ветеранов — в это довольно сложно воткнуться. Ну и весной этого года я впервые попал на его большой концерт и был просто поражен. Это очень сильный артист, вот буквально как актер, перформер, который один на сцене держит огромную аудиторию. Причем он вроде бы ничего такого не делает, слоняется по сцене в трениках, но глаз оторвать невозможно. В этом очень много всяческой иронии и постиронии, но много какой-то реальной трагедии и боли. Всё как описано в книге у Хрущевой — сочетание меланхолии и эйфории.

{{slider-gallery}}

Дементьева: У меня вот складывается ощущение, что гнев и протест, даже такой трикстерский, как у Славы, это такие эмоции, которые абсолютно не востребованы сейчас (ни медиа, ни людьми). Какие самые популярные группы года? Это группа «Золото», это артист Сироткин. Песенка, которую хотят слушать молодые и креативные россияне — она такая миленькая, утешительная.

‍Сапрыкин: Мне кажется, мы тут смотрим немножко не на реальную  востребованность, а на то, кого зовут на летние фестивали, то есть на рейтинг допустимого. В этом смысле Сироткину действительно не с кем сравниться. Но это далеко не все. Если возвращаться к Славе КПСС — я был прямо удивлен, что под десятью слоями иронии и разного рода масок там есть такая подлинная невозможная боль и тоска. Я не знаю, можно ли называть это протестным искусством, но это точно протест не в социальном смысле. Скорее в экзистенциальном или метафизическом — что-то такое, что было у Платонова или Летова. Хотя, повторюсь, это надо еще разглядеть, можно воспринимать это как просто прикольные песни. Концерт в Выксе, где он будет выступать — это такая гибридная вещь: там будет выступление Хаски, и в какой то его части Хаски играет с академическим композитором Алексеем Ретинским и фольклорным ансамблем «Толока», будет выступление Славы КПСС, и в какой-то его части он вместе с композитором Настасьей Хрущевой играет в акустике альбом «Солнце мертвых», и будет поэтический слэм Андрея Родионова и Катерине Троепольской. Если немножко отвлечься от конкретной программы и поговорить о том, кто востребован на фестивалях ли вообще востребован — то мне кажется, вот это всеобщее стремление к медитативной утешительной отстраненности, оно не то чтобы проходит, но просто, что ли, выглядит странно на сегодняшнем фоне. Хочется каких-то переживаний, адекватных тому, что происходит вокруг, не погружающих в оцепенение, а выводящих из него — через катарсис, через сильные аффекты, через все, что умеет делать искусство. 

{{slider-gallery}}

Дементьева: Давайте поговорим про русский космизм. Это непроницаемое для меня культурное явление из начала 20 века, которое парадоксальным образом совпадает с нынешним всеобщим увлечением таро, астрологией и всякими небесными делами. Я сегодня, кстати, уже сверилась с лунным календарем. И конечно же в программе фестиваля есть спектакль-мокьюментари Бориса Павловича про то, как один драматург из Выксы предвосхитил этот самый космизм.

Сапрыкин: Тут надо сделать уточнение. Спектакль этот привязан к истории драматурга Сухово-Кобылина, автора пьесы «Смерть Тарелкина». Про космос он писал не то чтобы много, это не главная его тема. Но про космос он писал первым, до Циолковского, Николая Федорова и всех остальных, что как ни крути, делает его основоположником вот этого самого русского космизма. Русский космизм – если совсем упростить, это про то, что человеку неизбежно станет когда-нибудь тесно на Земле, а может быть и вообще в его материальной оболочке, и следующей стадией эволюции должно стать распространение человечества по вселенной или какое-то преображение его телесной земной оболочки. Собственно, Николай Федоров, самый радикальный из мыслителей этого толка, как известно, писал о том, что человечество должно бросить все остальные дела и заняться воскрешением мертвых, потому что это единственное достойное дело, которым только и могут быть оправданы наука, техника и вообще человеческая цивилизация.

{{slider-gallery}}

Дементьева: Не вторят ли ему нынешние апологеты бессмертия и биохакеры?

Сапрыкин: Они скорее думают про себя, а он про других. Но какая-то связь есть. Даже мечты Илона Маска про то, как мы все переедем на Марс, генетически растут оттуда. Другое дело, что у русских в этом было много утопической религиозности, а у Маска больше какой-то технократической пронырливости, но в общем, где-то эти линии сходятся.

Так вот, спектакль, который ставит Павлович, это не то чтобы история жизни Сухово-Кобылина. Это немножко ироническая, но при этом возвышенная мечта. Как в инсталляции Кабакова «Человек, который улетел в космос», когда ты заходишь в типичную комнату в коммуналке, там какие-то газеты на стенах, всё очень бедно и скудно, но в потолке дыра. Поскольку обитатель этой комнаты вылетел в некое бесконечное внутреннее или внешнее пространство. Вот спектакль Павловича — в каком-то смысле про то, как улететь в космос из своей комнаты. И они действительно полгода репетировал это представление вместе с жителями Выксы, и сам спектакль займет все пространство Выксунской гимназии, по которому надо будет перемещаться. Возвращаясь к нашим любимым терминам — это чистой воды процессуальность. 

{{slider-gallery}}

Дементьева: Возвращаясь на землю, я вспомнила про выксунские пляжики с сосновыми лесами и арт-резиденцию в отреставрированном КЦ «Волна» . Мне кажется, что сейчас набирает обороты запрос на места для размеренного, творческого созидания чего-то кроме вирусного рилза. Вы можете назвать такого рода места кроме Выксы? 

Сапрыкин: Это Переделкино, нижегородский «Арсенал», казанский центр «Смена», мастерские «Гаража». Из переделкинских резиденций точно появится слой пишущих людей, которые будут писать следующие 50 лет. А из казанского центра «Смена» точно появится какое-то количество людей, вовлеченных в эту книжную, интеллектуальную, познавательную деятельность, в том числе в исследования всяких местных особенностей. Любая институция, которая нацелена на долгую системную работу, она Выксе друг, товарищ и брат.