В издательстве Ad Marginem выходит роман Бенхамина Лабатута «MANIAC» — художественная биография математика Джона фон Неймана, основоположника искусственного интеллекта. Книга продолжает линию размышлений о противоречивости и мрачных аспектах гениальных научных достижений, заданную предыдущей работой Лабатута «Когда мы перестали понимать мир». С разрешения издательства SETTERS Media публикует отрывок из книги.

AlphaGo — детище Демиса Хассабиса, вундеркинда из северного Лондона. В четыре года он впервые увидел, как его отец, греческий киприот, певец, композитор и владелец магазина игрушек, играет в шахматы с его дядей, и попросил показать ему, как ходят фигуры. Через две недели ни отец, ни дядя не могли обыграть мальчика.

Год спустя Хассабис выиграл свой первый турнир, при этом был настолько мал ростом, что пришлось посадить его на пару табуретов, поставленных один на другой, и сверху положить еще телефонный справочник, чтобы он видел хотя бы доску. В шесть лет он стал победителем Лондонского чемпионата для детей младше восьми лет, а три года спустя возглавил национальную юношескую команду; в те времена английские шахматисты уступали только советским. В раннем отрочестве он стал мастером по шахматам, а в 1989 году — вторым в рейтинге сильнейших игроков мира в своей возрастной категории, и несколько следующих лет он продолжал участвовать в профессиональных соревнованиях и оставался соперником высочайшего уровня, при этом ни его родители, ни тренеры не подозревали, что он больше не хочет становиться вторым Гарри Каспаровым, а собирается направить большую часть своих умственных сил на то, что, по крайней мере на его взгляд, было важнее — на занятие настолько значительное, что оно может изменить ход развития человечества. Он сделал судьбоносный выбор, пережив настоящее откровение после своего самого унизительного поражения. Демису только исполнилось тринадцать лет. Он был добрым, исключительно чутким мальчиком с огромными глазами и непомерно широкой улыбкой, из-за чего вкупе с его маниакальной и неутомимой энергией одноклассники часто сравнивали его с жабой по имени мистер Тоуд из книги «Ветер в ивах». Но вовсе не его крупные черты лица производили впечатление на новых знакомых, а его не по годам развитой ум; один из школьных учителей по грамматике, поставив ему четвертную оценку, приписал: «У этого мальчика мозг размером с планету». Хассабис научился программировать на компьютере Commodore Amiga, который купил на шахматные деньги, — такой роскошный подарок был не по карману его родителям, потому что они едва сводили концы с концами, постоянно переезжали, нанимались на случайную работу, начинали какой-нибудь небольшой бизнес, который прогорал через год, или занимались перепродажей старых полуразрушенных домов в северном Лондоне. За первые десять лет жизни Демис успел пожить в нескольких домах, сменил одну за другой несколько школ и так и не смог найти своего места в мире и завести настоящих друзей. Он заполнял эту пустоту большой любовью к книгам, кино и компьютерным играм, какие-то взламывал, чтобы получить бесконечные жизни, другие программировал сам и тестировал их на младшем брате. В одиннадцать лет он создал своего первого довольно примитивного агента искусственного интеллекта, который, несмотря на простоту, умел играть в реверси — упрощенную версию го, — и Демис изумился, когда программа пять раз подряд обыграла его младшего брата.

Пусть брату и было всего пять, пусть он не самый сильный соперник, но Демиса по-настоящему восхитило, что, создав искусственный интеллект, он как будто придал форму частичке собственного разума, — ведь программа, которая то и дело падала от количества багов и перегревала компьютер, — кажется, содержала в себе следы личности и в некотором смысле жила своей жизнью, о чем говорила не столько ее способность самостоятельно решать, какой ход сделать, сколько множество недостатков и причуд, необъяснимых ошибок, привычка зависать, как будто глубоко задумалась, когда ее логические схемы перепутывались, образуя странные циклы, и, как ни старался Демис, ему не удавалось ни распутать их, ни искоренить.

Позднее Хассабис посвятил почти всю свою жизнь компьютерам, но в ранние годы он был одержим шахматами и желанием стать не просто хорошим игроком, а лучшим из когда-либо живущих, и когда за пару дней до своего тринадцатого дня рождения он получил приглашение принять участие в крупном международном турнире в Лихтенштейне, самом престижном из тех, в которых ему довелось участвовать прежде, его радости не было предела.

Демис запросто обыграл первую группу соперников, а потом его поставили в пару с чемпионом Дании, бывалым игроком средних лет, который загнал его в угол и вел в игре тяжелые восемь часов, что привело к неожиданному исходу: у Хассабиса остались только король и королева, а у намного более опытного соперника сохранились ладья, конь и слон. Датчанин измывался над ним еще четыре часа, Хассабис напрягал все свои силы, судорожно отражая одну смертельную атаку за другой и зная, что противник ждет одной-единственной ошибки с его стороны. Он видел, как вокруг пустеют столы и стулья. Все другие игроки уходили в сопровождении друзей и родителей, вскоре огромный зал, в котором сотня мужчин и женщин молча сражались, совсем опустел, и он слышал, как его собственное частое дыхание эхом отражается от стен. Датчанин наконец прижал его короля, в ходе от шаха и мата. Обливаясь потом, не помня себя от изнеможения, Демис протянул руку над доской и сдался, но только он встал с места, готовый уйти, как его соперник расхохотался. Мальчика одурачили — оборона так утомила его, что он не заметил очевидное: нужно всего лишь пожертвовать королевой, и тогда будет пат, ничья, которая для него была бы равносильна победе, — ведь он так долго держался, стараясь перехитрить силы, намного превышающие его собственные. Одержав победу, его сорокаоднолетний оппонент повел себя недостойно — вместе со своей спутницей глумился и смеялся над мальчиком, стучал кулаками по доске, показывая ей, как именно победил выскочку-англичанина, очевидно, испытывал облегчение от того, что не проиграл школьнику. Хассабис изо всех сил сдерживал слезы. Почувствовав, что его вот-вот стошнит, он ринулся прочь из зала, оттолкнув родителей, и бежал, бежал, бежал, пока не оказался посреди поля с травой до колен.

Он ослаб от голода, кружилась голова, путались мысли, он всё думал о своем последнем ходе, в уме один за другим проносились способы избежать проигрыша, а в ушах грохотал хохот датчанина. Королева, пожертвовать, пат, королева, пат, пожертвовать, вдалеке голоса зовут его по имени, стадо коров, колокола, пожертвовать, год псу под хвост, пат, коровы мычат под сосной, мокрые мины, подонок, отказался, резкий затхлый запах, ядовитый вид, пастух — это волк. Как же он умудрился проиграть? Он знал, что играет лучше датчанина. По правде говоря, мыслями он был где-то далеко. Хотя он тренировался месяцами и с нетерпением ждал турнира, другая одержимость, намного более сильная, чем шахматы, пожирала его изнутри, главный вопрос, который иногда будил его среди ночи, лишал сна, заставлял сидеть в темноте и читать научно-фантастические саги под одеялом с фонариком в руке, измученного бессонницей.

Младшие брат и сестра крепко спали в своих постелях, а Демис ничего не мог с собой поделать — думал о мыслительном процессе. Чем бы он не занимался, мыл ли посуду дома, делал ли уроки, ремонтировал сломанные игрушки из отцовского магазинчика на станции метро «Финчли стэйшн», он думал о том, как думает сам. Что лежит в корне его необычного интеллекта? Почему он так быстро учится? Почему ему так легко даются числа? И откуда его мозг берет ходы и стратегии, когда он играет в шахматы? У него обыкновенные родители; то есть не вполне обыкновенные, богема, по-своему странные, но в смысле математики практически безграмотные. Его отец мечтал стать композитором и одевался как его кумир Боб Дилан, а мать, женщина китайско-сингапурского происхождения, работала кассиршей в универмаге «Джон Льюис», продавала элитную мебель, которую сама не могла себе позволить. Младшие брат с сестрой тоже были вполне обыкновенными. В своей семье белой вороной был он; насмешка природы, один на миллион. Он не страдал от собственной исключительности, умел вести себя как обычный ребенок, но, как ни старался, всё не мог понять, почему так любит то, что других людей вгоняет в смертную тоску или причиняет нешуточные страдания. Но по-настоящему его тревожил не собственный выдающийся ум, а разум людей вокруг него, какими бы ограниченными они не были по сравнению с ним.

Почему эволюция сделала нас такими? Зачем нам это бремя — сознание, когда можно было оставаться в блаженном неведении подобно другим формам жизни на планете; жили бы себе и умирали с поистине райским отсутствием рефлексии, чувствовали бы удовольствие и боль только здесь и сейчас, не зная мучений и блаженств, что следуют за нами изо дня в день и связывают нас в одну бесконечную цепь страдания.

Он прочитал немало книг и знал, что за тысячи лет развития цивилизации мы ни на йоту не приблизились к пониманию чего-либо из этого. Сознание так и осталось неразрешимой загадкой, дилеммой, указавшей человечеству на пределы, за которые ему не позволено заходить. Демис принял бы это, если бы не одно «но»: да, до сих пор человечеству удавалось выжить даже без намека на настоящее понимание, и всё равно будущее выглядело мрачным, темным и становилось только темнее, тем временем наука, венец творения человека, развивается так быстро, что вскоре толкнет нас с обрыва в мир, к которому мы совершенно не готовы. Не надо быть гением, чтобы увидеть, как научные достижения меняют каждый аспект нашей жизни, оставляя фундаментальные вопросы без ответа. Вскоре мы подойдем к точке невозврата. Мартышкин ум завел нас так далеко, как только смог. Нужно что-то радикально новое. Другой тип разума, который сможет видеть дальше нас, дальше теней, которые отбрасывают наши же глаза. Больше нельзя терять ни минуты, играя в детские игры с нулевой суммой. Как бы ему с толком использовать свои мозги? Демис услышал, как его окликнули родители, и начал возвращаться к реальности с новой целью всей жизни. Он больше не хочет быть мировым чемпионом по шахматам.

Он хочет намного, намного большего — создать новый разум, более умный, быстрый и не похожий ни на что, известное людям. AGI, универсальный искусственный интеллект. Настоящий сын человеческий.