В сети появились «Бедные-несчастные» Йоргоса Лантимоса — пожалуй, самый причудливый и смелый фильм прошлого года, который претендовал на одиннадцать «Оскаров» и взял четыре, включая «Лучшую актрису» (Эмма Стоун). Взросление отдельной женщины во враждебном man’s world показано без прикрас: главную героиню контролируют на каждом шагу, а мнимый глоток свободы возможен лишь в парижском борделе. Рассказываем, почему подобные героини все чаще становятся ролевыми моделями (по сути, «Бедные-несчастные» — это «Барби» для взрослых) и как тема женской эмансипации представлена в современном кинематографе.

Странно это… Или нет?

В 2009 году, когда после затяжного финансового кризиса хаос в Греции достиг апогея, родилась национальная «странная волна». Ее отцом стал Йоргос Лантимос, представивший в Каннах «Клык» — фильм о власти и подчинении, в котором родители жутким образом насильно отгородили своих детей от внешнего мира. Из дома нельзя выйти, пока не выпадет правый клык, исключение — девушка, призванная удовлетворять сексуальные потребности сына (и втайне дочери).

Постфактум стало понятно, что именно в «Клыке» сложились основные элементы нового греческого кино: тревожный тон, отсутствие внешней логики, телесность, перформативность, абсурдизм. И главный прием — метафора: дисфункциональность страны демонстрировалась на примере дисфункциональной семьи. 

Вообще, термин «странная волна» возник не сразу. Впервые его использовал Стив Роуз в 2011 году в статье о греческом кинематографе для The Guardian, то есть спустя два года после фактического появления феномена — когда идею подхватили Афина Рахель Цангари (живущая с отцом главная героиня ее «Аттенберга» исследует «загадки человеческой фауны»), Силлас Цумеркас (в «Родине» переосмысляется история Греции на примере одной большой семьи) и другие.

Не считая «Альп», свои следующие после феноменального «Клыка» фильмы — «Лобстер», «Убийство священного оленя», «Фаворитка», «Бедные-несчастные» — Лантимос снимал, уже переехав в Англию, но базовые настройки не менял. Так, заданный в 2010-х курс оказался жизнеспособным, и сегодня «Бедные-несчастные» полностью ему отвечают: в мрачном альтернативном викторианском Лондоне полумертвой девушке пересаживают мозг ее нерожденного ребенка, вскоре она сексуально раскрепощается, узнает, что такое политика, затем быстро разочаровывается во враждебном окружающем пространстве, но в итоге приходит к гармонии (насколько это возможно). Разве не похоже на Грецию, весь современный кинематограф которой — это попытка отразить политический и социальный кризис в стране. 

Европейский путь

Согласно Лантимосу, внешний мир равнодушен к своим героям: их физическая и духовная трансформация никого не интересует. Они, как Греция, одиноки, напуганы, изолированы — и чаще всего у них женское лицо. Со временем подобная расстановка сил пришла в европейское кино в целом. Из самых любопытных отметим «Аманду» итальянки Каролины Кавалли. Отсутствие способности к коммуникации, тревожность, нерешительность, потерянность, инфантилизм — в режиссерском дебюте вскрывается все, чему в определенной степени подвержен любой современный городской житель. 

Протагонистка (или, возможно, антигероиня) считает, что она стала такой, потому что ей не с кем было поделиться переживаниями. Теперь из каждого рядового события она делает драму, и ее жизнь постепенно превращается в абсурдистскую драму. Нарочитая утрированность поведения Аманды напоминает как раз персонажей фильмов новой греческой волны. Выходцы из дисфункциональных семей сталкиваются с такими же апатичными людьми, и ничего не происходит — кажется, мы обречены. 

С похожими сложностями сталкивается школьница по прозвищу Свинка из недавнего одноименного испанского хоррора дебютантки Карлоты Переды. Обитающая в розовом (розовая комната для отдыха, розовый магазин с розовеющим мясом — для работы) мире девушка в розовой футболке (Барби, привет!) вечно терпит издевки: сверстники обзывают и устраивают жестокие розыгрыши, родители донимают придирками, продавщица в магазине укоряет в покупке сладостей, даже собака облаивает. Чтобы изолироваться от ненавистного окружения, на земле она слушает музыку, а в воде погружается поближе ко дну. Вот только чем сильнее копится обида, тем изощреннее становятся мечты о мести — обычное явление там, где никто не слышит друг друга.

Пункт назначения — Hollywood

Рассуждение о проблемах взросления и поиске собственной идентичности — ключевая тема и нашумевшей «Барби» Греты Гервиг. Розовое безумие, захватившее мир этим летом, не становится откровением, не переворачивает индустрию и не может похвастаться уникальными выводами, зато подкупает искренностью. Разглядеть роман воспитания в рассчитанной на массового зрителя комедии, напичканной мемами, нравоучениями, всевозможными отсылками, непросто. Да, это несовершенное кино о совершенной кукле, оформленное в легкомысленную оболочку, но внутри попытка серьезного разговора.

Помимо большого разговора о капитализме, в «Барби» критикуется идеология современного перфекционизма, когда «мы из последних сил стремимся совершенствоваться и стать новой, лучшей версией себя» («Статус», Уилл Сторр). Барби пытается вырваться за рамки навязанных паттернов и учит этому зрителей, хотя преимущественно, конечно, зрительниц.

Белла из «Бедных-несчастных» — это ведь та же Барби, только более остроумная и 18+ (под стать враждебному миру). Ее, как и Барби, все и всюду пытаются контролировать. Да и история становления, в которой героине предстоит познать себя и свою природную женскую силу, в общем-то, та же, просто обернута иначе: вместо розового экстерьера — сюрреалистический стимпанк, вместо милых нарядов — эпатажные костюмы, вместо идеального домика — бордель. Словом, «Барби» с блэкджеком и шлюхами. Как, впрочем, и положено в европейском кинематографе.