Аллу Горбунову любят за мистический мир, который в прозе уживается с реальностью: девяностые и чудища, карантин и осознанные сны, ад и психоаналитики.

Разбираемся, как читать и понимать Горбунову: главные мотивы, проблемы и смыслы — в этой статье.

Автофикшн х магический реализм

Наибольшая известность к Алле Горбуновой пришла после выхода книги «Конец света. Моя любовь» — благодаря ней она стала одним из ведущих русскоязычных авторов в направлении автофикшн.

Автофикшн в исполнении Горбуновой затрагивает не только эпизоды из ее собственной жизни — детство в Ленобласти, молодость в Питере нулевых и опыт материнства, — но также мистические прозрения и духовные переживания. В ее текстах всегда присутствует другая реальность, сосуществующая с «объективной» на равных правах. По сути, именно этот слой восприятия отличает прозу Горбуновой от других авторов, работающих в автофикшне.

Действие ее произведений проходит в неком междумирье, почти фэнтезийной вселенной — она населена неведомыми существами и действует по собственным законам. Литературная блогерка Евгения Лисицына выделяет в ее книгах «материю» и «антиматерию» — реальное и трансцендентное, приходя к выводу, что второго ощутимо больше. Пространство книг Горбуновой работает по законам магического реализма, но отнести их к этому направлению невозможно. Причина тому — автобиографичность, которая не позволяет свести все только к фантазии.

«Многие люди, после смерти оказавшись в аду, обращаются к психологам, психотерапевтам и психоаналитикам, потому что у них развивается невроз от того, что они в аду. Я сама работаю в аду психоаналитиком, и в моей практике ко мне часто обращаются пациенты, которые говорят, что были хорошими людьми и никому ничего плохого не сделали, и сам факт, что они оказались в аду, для них непонятен и мучителен. Именно этой категории пациентов посвящён мой текст».

— фрагмент из книги «Вещи и ущи»

Лес х конец света

В прозаических книгах Горбуновой присутствует ряд основных тем. Это детство, лес, потусторонний мир, измененные состояния сознания, сексуальность, а также эсхатология — чаще всего они взаимосвязаны и перетекают одна в другую.

Вот как можно описать стандартный сюжет: писательница вспоминает свои детские переживания и значимые события, чаще всего связанные с родственниками или друзьями той поры. Эти воспоминания постепенно перетекают в философские рассуждения о неизбежности конца света, которые, наконец, переходят в психоделическую прозу — описание трипов или сновидений.

Пространство леса занимает в творчестве Горбуновой особое место. Например, одна из частей книги «Конец света. Моя любовь» описывает бар, расположенный на границе леса — мистическое место, куда попадают разные неприкаянные персонажи, чтобы преобразиться или исчезнуть навсегда. Это полностью художественный блок, где Горбунова заходит на территорию хоррора. Лес в нем — метафора потустороннего мира.

«Голые старые деревья обладают особой шершавой, сучковатой красотой. Иногда такое дерево растет у самого шоссе и наблюдает за дорогой. Знающие люди могут раскрыть такое дерево, как куртку на молнии, и войти внутрь. Внутри — кинотеатр, там показывают долгие, медленные фильмы, похожие на сны и весну».

— фрагмент из книги «Конец света. Моя любовь»

‍В творчестве Горбуновой важен еще и контекст времени. Действие «Конца света» происходит в девяностых и нулевых годах. В интервью сайту «Прочтение» писательница называет первые «окном в бездну» и «метафизическим протестом», как бы подчеркивая преобладание «трансцендентного», «мистического» и «антиматериального» в тот период. Нулевые в ее системе координат связаны с закрытием этого «окна» и окончанием «протеста» — возвратом к обыденности и наступлением объективной реальности на приоткрывшиеся горизонты магических миров.

Платонов х Мамлеев х Летов

Своим любимым писателем Горбунова называет Андрея Платонова: «Из его книг я поняла, что проза может быть прямым выражением духа. До этого я воспринимала ее как беллетристику, которая непонятно зачем существует». С Платоновым ее роднит тяга к метафизике и стремление создать свой уникальный язык, которым было бы можно адекватно описать всю полноту реальности. Герои Платонова (например, Александр Дванов из «Чевенгура») готовы были расстаться с жизнью, окунувшись в потусторонние воды озера на Юге России, чтобы воссоединиться с Другой стороной. А персонажи Горбуновой идут для этого в балтийские леса, где можно найти как потерянный детский рай, так и непостижимую тьму, в которой сгинешь навеки.

«После смерти я стану травой и камнем, лесом и болотом, перегноем и мхом. Я буду там, где земля и вода. Я стану частью Весны».

— фрагмент из книги «Конец света. Моя любовь»

Помимо Андрея Платонова, у Горбуновой были и другие предшественники. В первую очередь это, конечно, Юрий Мамлеев, чье влияние на современную российскую литературу колоссально. Едва ли не каждый писатель наших дней, обращавшийся к метафизике в чем-то наследует основателю Южинского кружка. В случае с Горбуновой это, прежде всего, стремление посредством метафизики проникнуть в суть бытия, доискаться до первоначальной правды, лежащей в фундаменте Творения. Но подобно Мамлееву Горбунова сначала обнаруживает, что первоначальная Истина загрязнена мусором мирских пороков, а потом выясняет, что ее вообще практически невозможно постичь в этом мире. Это понимание оборачивается космическим ужасом, но решают авторы такую проблему по-разному — Мамлеев руками своих героев убивает «спящих» обывателей, не способных разглядеть Вселенскую трагедию, надеясь в их смерти найти ответы на базовые вопросы. Горбунова, в свою очередь, отправляется в путешествие по нездешним мирам, с расчетом сбросить с себя бремя материальности, мешающее узреть ту самую правду. Однако, несмотря на то, что фокус Горбуновой смещен, в основном, на личный опыт, у нее есть рассказы, персонажи которых будто сошли со страниц книг Мамлеева, например «Порностудия Тришки Стрюцкого».

Впрочем, сходство этих двух авторов прослеживается и в их интересе к сексуальным практикам, способным высвободить спящие хтонические силы. Сама писательница говорит об этом так:

{{quote1}}

Горбунова говорит о великом множестве своих поэтических вдохновителей. Но среди них есть один автор, очень близкий к сегодняшнему моменту. Речь про Егора Летова. Лидер «Гражданской обороны» близок к Горбуновой в гностическом мироощущении — наша реальность в его представлении это зоопарк, из которого можно и нужно выбраться, прихватив своих единомышленников, сумасшедших и больных, которым также тесно в тюрьме бытия. Выход из нее предполагается, в частности, через психоделический или любой другой опыт, предполагающий измененное сознание.

Известна история создания альбома «Прыг-Скок» «Гражданской обороны» — Летов, ужаленный энцефалитным клещом, лежал с температурой, пытаясь не сойти с ума от ужасающих видений Поправившись, он записал все увиденное в виде песен — надрывных и шокирующих неподготовленного слушателя. Такой подход очень близок Горбуновой, которая тщательно записывала все пережитое в болезненных состояниях. Также как и Летов, писательница чувствительна ко всякой пограничности, надломленности, а также ощущению разорванности с Истиной. Не лишним будет упомянуть и любовь обоих авторов к зауми — абсурдным образам, ломающим привычное мировосприятие.

Реальность х творчество

«Мне приятно видеть, когда люди живут так же, как пишут» — говорит Горбунова, размышляя о том, как ее творчество соотносится с обычной жизнью. Хотя сама по себе ее повседневность удивительна — взять, хотя бы, регулярную практику осознанных снов, работающих в качестве мощного творческого вдохновения. В книге «Лето», написанной по мотивам дневников времен карантина, много про осознанные сны. Их Горбунова описывает потоком сознания, без какой-либо стилизации.

«Человек приписывает себе действия тела, приписывает себе его мысли, приписывает себе его сны. Мысли и сны тоже принадлежат телу, а не человеку. Человек – это тело вместе со странным иллюзорным образованием, которое считает жизнь тела своей собственностью. Между этим странным образованием и телом на самом деле нет контакта, человек только воображает себе тело. На самом деле человек живёт во сне, который снится телу, в сокровенной внутренней реальности, царстве смыслов без денотатов».

— фрагмент из книги «Лето»

Для писательницы вообще чрезвычайно важна «настоящесть» творчества: «Бывает так, что человек в творчестве позволяет себе выход за пределы, поставленные социумом и восприятием, а в жизни нет. Понятно почему — для этого нужна очень большая степень свободы, которая может деструктивно повлиять на жизнь. Но очевидный зазор между жизнью и творчеством меня всегда смущает».

Горбунова подчеркивает, что зазор между творчеством и жизнью у нее практически отсутствует, а все странные и пугающие образы — неотъемлемая часть реальности, в которой она существует.

«Иногда мне кажется, что если люди узнают, как у меня все на самом деле устроено, они решат я сумасшедший человек». Речь прежде всего про различный трансгрессивный опыт, который Горбунова регулярно переживает.

«Видеть “мультики” стало вообще необыкновенно легко. Видимо, имела место какая-то интоксикация, и я после неё долго видела мультики, лишь только закрывала глаза. И даже с открытыми глазами — шла по улице и видела одновременно и окружающий мир, и мультики в своей голове. Я и сейчас так могу, но всё-таки это стало сложнее».

— фрагмент из книги «Лето»

‍Хаос х структура

Рассуждая о том, как строится работа над прозой и стихами, Горбунова отмечает спонтанность и даже непредсказуемость этого процесса:

{{quote2}}

Писательница видит в своем творческом процессе нечто близкое к магическому ритуалу. С тем отличием, что магия предполагает сознательные усилия для достижения цели, а свою деятельность Горбунова описывает как бессознательный акт: «Я воспринимаю его как нечто идущее через мое сознание, но не порожденное им. Это проявление Абсолюта, которое гораздо больше и круче, чем магия».

Горбунова признает, впрочем, наличие неких опорных точек при написании текстов: «Отсутствие плана не означает, что у меня нет видения целого. Этот изначальный импульс может быть связан с какой-то деталью, из которой разворачивается все остальное. Я не могу и не умею “конструировать” свои произведения. Но в процессе написания я могу выстраивать их более или менее строго».

Несмотря на подобную хаотичность, писательница признает, что написание текстов на заказ для литературных журналов отнюдь не вредит прозе: «Как ни странно, когда специально просят написать рассказ, это получается не хуже, чем когда делаешь по собственному желанию. Это дает дополнительный импульс, но работает только с прозой — стих так не напишешь».

Нейросети х подлинные писатели

Представления Горбуновой о «настоящести» авторского опыта получают неожиданное развитие, когда она рассуждает на тему нейросетей. Их растущие возможности ее ничуть не пугают: «Я жду когда они заработают в полную силу и заменят все, что основывается исключительно на комбинаторных возможностях интеллекта и ремесленных составляющих творчества. Тогда, наконец, останутся те вещи, которые не померкнут от способностей нейросетей, и станет понятно, кто чего стоит. На мой взгляд, это очень хороший процесс».

Такая позиция воспринимается неожиданно из уст Горбуновой, привычное творчество которой далеко от попыток заглянуть в будущее или как-то осмыслить технологический прогресс. Впрочем, в ее новой повести «Ваша жестянка сломалась» присутствует образ всемогущего нейроинтерфейса, способного делать людей счастливыми и воздействовать на реальность.

В этой книге Горбунова заходит на территорию научной фантастики с философским наполнением. Сюжет книги разворачивается вокруг «Елены» — устройства, способного видеть будущее, исцелять душевные болезни и обладающего при этом самосознанием. По ходу выясняется, что наш мир многомерен, и все что происходило и произойдет, уже было в каких-то других измерениях и пространствах. Сюжет книги ветвится множеством ручейков, перед нами открывается универсум, в каждом из миров которого присутствует «Елена». Где-то в виде секретной разработки нацистов, где-то в качестве дара цивилизации дельфинов.

«Изобрели какую-то штуку, не то философский камень, не то психотронное оружие, которое все про все знает и почему-то хочет работать именно со мной. Удивительно, конечно, не это, а то, что сие, скажем так, изобретение еще не уничтожило всю Вселенную, если оно реально такое, как тут плетет Артур.

«А чего она со мной-то хочет работать?» — спросила я тупо. Как-то не очень понятно было, что говорить. «Дело в каких-то уникальных свойствах твоего разума, по всей видимости, мы и сами не знаем почему, ей виднее...» Вот так я во все это и вляпалась».

— фрагмент из книги «Ваша жестянка сломалась»

‍Бог х тьма

Рассуждая о целях своего творчества, Горбунова говорит про стремление к «смыслу», который не равен «значению» слов. В ее интерпретации смысл — это изначальный план бытия, некая первичная реальность, до которой можно добраться. В книгах писательницы события из разных периодов жизни происходят параллельно, образуя некое новое пространство, лишенное хронологических рамок.

«Есть как бы две небесные Родины: светлая и темная. Одна — как град Китеж, там белые храмы, колокола, расписные терема и прочая древняя святая Русь. Другая — темная Родина, похожая на страшную сказку, где всякая хтонь».

— фрагмент из книги «Конец света. Моя любовь»

Сейчас Горбунова утверждает, что в последнее время ее мироощущение претерпело изменения:

{{quote3}}

Образы иных миров, которые можно увидеть через ее книги, оказываются куда более фундаментальными и убедительными, чем наша «объективная» реальность, на поверку очень хрупкая и ненадежная. В произведениях Горбуновой она принимает облик временной декорации, неумело маскирующей подлинные глубины бытия. Все происходящее в этом мире, который мы привыкли считать единственным, имеет очень относительную значимость. А его удаленность от бога не подразумевает хэппи-энда. Но сам факт наличия других мест дает возможность надежды на благоприятный исход. Об этом и пишет Алла Горбунова в своих книгах.